– Господи, какой кошмар! Простите меня, пожалуйста. Я ничего не знала, честное слово. Я бы никогда…
– Это вы нас простите, надо было сразу вам сказать. Но кто мог догадаться, что вы не в курсе? Вы же тоже из полиции.
Из-за закрытой двери до нас донеслись голоса, мать и дочь явно ссорились. Туяра кричала, Айна как будто старалась подавить вспышку дочери.
– Куда ее увезли?… – спрашивала Туяра.
– …мы все сделаем. Грета хотела, чтобы ее прах развеяли над Балтийским морем.
Томми и я умолкли. Я видела, что Томми стало неловко: он был бы рад дать знать Айне и Туяре, что я их слышу, но не мог этого сделать. Мы оба невольно слушали.
– Что ты несешь? Какое море?
– Она из Питера.
– Она ненавидела похороны! И вот это все!
– Туяра!
– Ты ничего не знаешь про нее! Ты только о себе всегда думаешь.
– Туяра, прекрати.
– Да она над этим всем смеялась! Она хотела, чтобы ее пепел спустили в унитаз.
Томми кашлянул смущенно.
Туяра за дверью вопила:
– Никто из вас ее не понимал! Она вам лапшу на уши вешала! А вы все только этого и хотели.
Я встала:
– Примите, пожалуйста, мои соболезнования. И извинения. Я не знала о вашей потере.
– Томми! – раздался вопль Айны.
– Простите. – Томми встал с кресла и вышел из гостиной, прикрыв за собой дверь.
Голоса звучали приглушенно, но говорили явно на повышенных тонах. Я разобрала только голос Айны.
– Занимайся своими прямыми обязанностями!
Я встала, приоткрыла дверь, постучала согнутым пальцем о косяк. Томми и Айна обернулись.
– Мои соболезнования, Айна, – сказала я. – Извините меня за бестактность, но я, честное слово, ничего не знала. Позвольте перенести наш разговор. Пусть все немного успокоится.
– Успокоится? – усмехнулась Айна. – Ну-ну… Ладно. Тоже извините. Завтра поговорим, – буркнула она.
Туяра была красная, заплаканная. Томми положил ей руку на плечо, но она ее сбросила, почти оттолкнув его.
– Спасибо за все, мне пора, – промямлила я и попятилась к двери.
– Найдите моего кролика! Слышите! Хоть что-то вы можете сделать? – крикнула мне Туяра и хлопнула дверью в свою комнату.
Айна пошла за ней. Томми проводил меня в прихожую, подал пальто. Я сначала не поняла, что он собирается помочь мне его надеть. Мужчины редко подходят близко к женщинам. Дезинфекция дезинфекцией, но береженого бог бережет – сказывается инстинкт самосохранения. Я давно не приближалась ни к какому мужчине, кроме Лео. Наверное, поэтому мне было не по себе и коленки слегка тряслись. Надевая пальто, я повернулась к Томми спиной, и мне вдруг стало стыдно, что я уже несколько дней не мыла голову. Я чувствовала его теплое дыхание на затылке. Дверь поплыла перед глазами, а по шее побежали мурашки. Я увидела над дверью большой обшарпанный бубен, ткнула в него пальцем, чтобы отвлечься от ощущения физической близости Томми:
– Это что за штука?
– Это якутский шаманский бубен. Достался Айне от бабки.
– А почему он тут висит?
– Такая примета. Айна верит, что он излечивает болезни.
Я повернулась, посмотрела снизу вверх ему в глаза, перевела взгляд на его губы. Я видела эти губы в своем утреннем сне. Его губы и его глаза. Или я просто вспоминаю фото с календаря?
– Это ведь ерунда, – проговорила я.
– Да.
– Дурацкое суеверие.
– Да.
– До свидания. Вот мой телефон, если что-то еще вспомните. Про кролика…
– До свидания.
Я открыла дверь.
– Ариадна… вас ведь так зовут?
– Да.
– Вы шарф забыли.
Я взяла шарф из рук Томми. Он внимательно и грустно смотрел на меня.
– Грета не покончила с собой. Я это точно знаю.
– Что?
Томми захлопнул дверь. Как будто юркнул обратно в нору.
17.15
Соседями Греты, как я и полагала, оказались три обезьянки: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.
Не факт, что они при этом врали. Кому нужно врать про кролика?
Беспокоило меня другое. Я даже отправилась туда сама, на Цветной. Угол Цветного и Садового, точнее. Постояла. Куда отсюда мог деться кролик? Потому что GPS-показания с его чипа оборвались здесь. Я взглянула на бульвар. На детей, которые, крича, играли во что-то, понятное только им. Посмотрела на Садовое, над которым постоянно висело шелестящее облако звука множества велосипедных шин, катящихся в обе стороны. Не провалился же кролик в нору из книжки Льюиса Кэрролла? У меня под ногами был только люк канализации да поодаль сливное отверстие, забранное решеткой. Я присела на корточки, осмотрелась: люк давно уже не тревожили. Да и решетку, похоже, тоже. Или искусно замели следы? Ради кролика? Я все же сфотографировала номера и люка, и решетки.
– Тетя, а что вы делаете? – раздалось за спиной.
Я обернулась. Дети заинтересованно заглянули через мое плечо. На лице девочки поменьше появилась гримаска разочарования. На лице девочки постарше – подозрения.
– Ищу кролика, – честно ответила я.
Дети замечают гораздо больше, чем взрослые. Особенно то, что касается животных.
– Вы, случайно, не играли здесь вчера?
– А какого он цвета? – спросила младшая.
– Позвоните в полицию, – посоветовала старшая.
– Видно, придется.
Я встала, потерла занемевшие колени и, вынув телефон, отправила заявку в Водоканал: необходимо открыть люк, решетку и осмотреть коммуникации. Бросила взгляд назад: дети все так же подозрительно смотрели на меня.
Нет, они бы заметили. Телефон у меня в руках загудел. Звонила Ника.
– А, черт! – Я не стала отвечать, и так было ясно, почему она звонит: я опаздывала.
Вообще-то к приходу гостей можно и опоздать, но только не тогда, когда званы Вера с Машей.
Перед ними мы всегда должны представать идеальными.
17.50
– Все хорошо?
Ника уже яркими кучками разложила на столе продукты, заказанные по списку Гастро-Марка. Она уложила волосы, подвела глаза и губы, влезла в свое любимое голубое облегающее платье из блестящего шелка с тонким черным пояском.
– Это ради меня? – обрадовалась я. Приятно было видеть ее собранной и оживленной.
– Вот и нет!
– Для встречи с гастро-прекрасным?
Ника фыркнула, не поднимая головы от разложенных овощей:
