Над дверцей взметнулись голые мускулистые руки – мелькнуло и опало что-то красное.
– Это судя по чему?
– По анализу его экскрементов.
Минутное молчание. Потом спокойный голос:
– Счастливое. Мое эмоциональное состояние последнего времени.
От удивления я не нашлась с ответом.
Айна закрыла дверцу. Теперь она была в красном фирменном свитере. На груди белый логотип «Артемиды» и ниже мелкими буквами название государственной компании, спонсора их клуба: фейслук.
– Я – нападающая в основном составе клуба-призера. И люблю свою работу. Это моя жизнь. Я люблю своих подруг по команде, мне с ними хорошо, мы поддерживаем друг друга, это многое значит. У меня ребенок. У меня хороший крепкий брак. Был. Что бы там ни писал этот сплетник. Хороший дом. Иначе нам бы и не разрешили взять животное. Разве не так?
Я кивнула.
А семью ведь поставила после работы. Интересно. Эта деталь меня насторожила: перекос в сторону работы – для нас тревожный «флажок». Люди уходят в работу, как раньше уходили в алкоголь или азартные игры.
Айна словно заметила мое недоверие. Тут же заговорила:
– Многие девочки начинают играть в футбол. Немногие играют потом в профессиональной лиге. Еще меньше – становятся чемпионами со своей командой. У меня получилось.
– Как Грета относилась к вашим успехам?
Айна пожала плечами:
– Гордилась. Радовалась. Грета любит… любила свое дело. Она знала сама, что это такое – гореть тем, что делаешь. Понимала меня полностью. Ваша партнерша радуется вашим успехам?
Я опять пропустила вопрос мимо ушей:
– Но ведь даже самая счастливая ситуация может измениться в считаные дни.
– В смысле?
– С точки зрения кролика. Животные чувствуют тревогу. И тогда либо нападают, либо…
Айна перебила:
– Ага, разрезают сетку – и убегают… У вас все? Извините, мне пора.
– Конечно. Спасибо большое.
Но она уже сверкнула дверью.
Вдруг просунула голову назад:
– Я ни на ком никогда не срываюсь, в том числе на животных. Никогда. Я вас понимаю – вам надо делать свою работу. Поверьте, мне вас жаль и я хочу помочь. Но вы не за тот конец взялись.
– Нет? А за какой надо?
У Айны вздрогнули ноздри. Она осталась стоять в дверях. Мы были похожи на двух любовниц, которые не хотят, чтобы окружающие заподозрили «что-то такое», и подчеркнуто держат дверь открытой. Когда уверены, что их видят.
Айна долго взвешивала слова, прежде чем сказать:
– Грету нервировала работа.
Я кивнула. Айна вспыхнула:
– Политика – дерьмо, к этому она привыкла. Грету было непросто сломать. Но она наваливала на себя все больше, и больше, и больше. И я видела: она не тянет. Если видела я, то и она сама это понимала. Вот что чувствовал ваш кролик. Если вы настаиваете, что он что-то чувствовал.
– Вы говорили об этом с Гретой?
Айна помолчала.
– Да… Она не видела другого выхода. Считала политику своей миссией. Это МЕМО во всем виноват. Все из-за него. Если б не он, она давно бы это бросила, и правильно бы сделала.
– МЕМО? Никогда не слышала.
Айна скривилась:
– Ну так поищите в Интернете.
В этом, похоже, вся Айна: только подойдешь ближе, в нос выстрелят колючки. Я послушно кивнула:
– Поищу.
– Эти безумные бабы не давали ей покоя с МЕМО. Взвились как бешеные, сразу. Из-за дохлых мужиков. Прямо обосраться и не жить.
– Бабы?
– Вся эта шобла, которая называет себя правыми радикалами. Пена у рта и припадки. Господи боже мой! Они ей угрозы тоннами слали. Совсем охерели, до того дошли, что отправляли нам говно в коробках, представляете?
– Какашки, в смысле?!
– Именно. Настоящие.
Удивительно! Но ведь никаких официальных жалоб – в полицию, на почту или в домоуправление – в файле Греты не было: животных не отдают в дом, если есть хоть легкий намек на неблагополучную обстановку.
– Я так и вижу это. Сели кружком, спустили свои вислые задницы через край – и насрали всей партией, – кипела Айна.
Я спокойно заметила:
– По периметру.
– Что?
– Если в коробку срали, то сели не кружком. А по периметру. Коробка же – прямоугольная.
Айна посмотрела на меня как на психбольную:
– Дорогу обратно сами найдете?
– Да, надеюсь.
– Удачи вам. Если разыщете кролика, моя дочь будет благодарна. И я тоже, не хватало еще и из-за кролика чувствовать себя виноватыми. Берегите себя.
Дверь закрылась. Не хлопнула, не бахнула. Айна просто прикрыла ее за собой. Стало тихо.
Говно в коробках. М-да.
Что за МЕМО?
Я тут же открыла Интернет. И вспомнила. Конечно же, я читала про МЕМО раньше. Просто меня это мало интересовало. Ну умерли и умерли, мы все умрем. А вот Грету – очень интересовало. Она основала своего рода цифровой мемориал всех мужчин, которых за восемьдесят лет убил вирус. Фотографии, даты жизни. Краткие сведения. Люди, которые могли бы жить. Люди, которых сожрала ими же построенная цивилизация. Погребла под обломками. До сих пор погребает. За что ж их ненавидеть? Пожалеть только. Тут Грета, в сущности, права. А правые радикалки, значит, готовы в знак протеста оголить партийные задницы. Угрозы, значит, а? Из-за них Грета и нервничала. Кролик чувствовал ее стресс. Напади – или удирай. И он удрал.
Возможно такое?
Я убрала телефон. В раздевалке пахло потом и дезодорантом. Нужно было оттуда выбираться.
Свои и так знают, что где, а у чужака была альтернатива: коридор налево, коридор направо. Я пошла наугад – налево. И вдруг на меня обрушился солнечный свет и утренний холодок. Огромное-огромное пространство внутри чаши.
Я оказалась на трибуне.
По зеленой траве метались фигуры в красных куртках, черных шортах и гольфах. Голые колени в просвете между шортами и гольфами поражали преувеличенной лепкой: все мышцы, все связки. Лица у всех тоже были клубного цвета: красные. Одинаково разгоряченные тренировкой. Все женщины казались молодыми и красивыми. Даже некрасивые. Они двигались с какой-то быстрой грациозной ловкостью, которая убеждала сильнее, чем черты лица.
Мне никогда не был интересен спорт. Тем более футбол. Двадцать две женщины бегают за мячиком – серьезно?
«Ты неправильно рассуждаешь! – хохотала в таких случаях Вера. – Смотри так: вот бегают в трусах двадцать две молодые миллионерши». И ее Маша тут же давала ей локтем в бок: «Но-но, попрошу…» Милый семейный ритуал, повторяющийся у нас дома на каждом финальном матче, в котором, как правило, состязались «Артемида» (болели Вера и Ника) и «Аврора» (болела в одиночестве питерская Маша).
