– Но Партия свободы…
– Безвредные клоунессы.
– Но их угрозы…
– Ну что ж! Идемте! – Марта вдруг понеслась, перескакивая через одну ступеньку, взлетела на площадку. Я засеменила за ней, икры одеревенели. – Покажу!
Марта ждала меня наверху. Спокойная, даже не вспотела, даже не раскраснелась.
– Сами увидите. Они, я уверена, полностью на стороне вашего кролика.
Она толкнула дверь. И меня оглушил запах духов.
В виске сразу закололо. В носу засвербело.
Это и был офис праворадикальной Партии свободы.
Марта поднесла руки рупором к своим полным губам, гаркнула:
– Белла!
Повернулась голова с длинными блондинистыми локонами. Хлопнули густо накрашенные ресницы. Приоткрылись блестящие от помады губы. И Белла медленно, как встающая кошка, отлепила от стула зад. Юбка на ней была минимальная. Ноги в сетчатых чулках заканчивались туфлями с острыми, как копытца, носами.
В обществе, где всем давно уже по барабану, как ты одета, как ты выглядишь, кем себя считаешь, хочешь детей или нет, спишь ли с женщинами, с мужчинами или вообще забила на секс, Партия свободы выражала свою женственность в самом воинственном, а потому карикатурно-старомодном виде. Но правые считали иначе: «Женщина не должна притворяться мужчиной. Можно делать всю мужскую работу, оставаясь красивой и оставаясь женщиной». Что бы это ни значило.
Марта ухмыльнулась:
– Наслаждайтесь, Ариадна… Понадобится помощь, кричите.
Вот стерва. Думаю, она поняла про меня больше, чем мне хотелось бы.
Шаги ее застучали по лестнице вниз.
На меня надвинулся одуряющей силы запах духов. А я все не могла отвести взгляд от туфель Беллы. Как только она в них ходит? Нет, серьезно. Если ей, как всем, положены три пары в год с учетом смены сезонов, то на своих копытах она должна ковылять постоянно. Или для членов праворадикальной партии существуют другие правила потребления? Может, ее копыта считаются более экологичными, так как соприкасаются с поверхностью куда меньше моих кроссовок? А потому Белле разрешены не три пары обуви в год, а…
– Что вас интересует?
Она стояла передо мной. Руки в боки. Грудь, огромная, уложенная в глубокий вырез, торчала горизонтально, как балкон.
Я невольно скосила на этот балкон глаза. Белла усмехнулась. Мой взгляд тут же отпрыгнул ей в глаза: два блестящих озерца среди густого дымчатого макияжа.
– Ариадна, – представилась я. Хотелось вынуть удостоверение. Тогда она вынуждена будет отступить от меня на шаг, чтобы его прочесть. Иначе я задохнусь в ее тропических душных испарениях.
Остальные партийные дамы выглядели почти так же. Я вспомнила их лозунг: «Будь женщиной – для себя». Там какая-то затейливая логика, которая сводится к тому, что подлинную женственность обретаешь, лишь проделав над собой перед выходом из дома кучу неудобных и даже болезненных экспериментов. Почему – не знаю. Но моя бабушка согласна. Особо воинственны правые радикалки по отношению к волосам. Те, что на голове, надо завивать. Если они вьются от природы – выпрямлять. В любом случае – красить. А вот те волосы, что на теле, – бескомпромиссно удалять. Так же важны для партийного самоопределения духи. Как только они не падали в обморок в одной комнате? Видимо, запахи их духов взаимно элиминировали друг друга. А может, за годы партийной борьбы все просто друг к другу принюхались?
– Я расследую пропажу кролика из дома министра гендерной интеграции…
– …и почему-то решили, что мы имеем к этому отношение? – с усмешкой договорила за меня Белла. – Мы не крадем кроликов, малышка.
Ее спиралевидные локоны почти касались моих рук, лица. Выдерживать общепринятую социальную дистанцию она не собиралась. Отодвигаться тем более. Отодвинулась я.
– Я не утверждала обратного. Животное страдало от стресса в связи с нервной обстановкой в доме. Партнерша умершей сообщила об угрозах, которые ваша партия ей…
– Наша партия не присылала госпоже министру ничего, кроме поздравительных открыток.
– Я еще не сказала: «присылала». Что насчет коробки с фекалиями?
Даже под слоем тонального крема и румян проступила естественная краснота. Белла изучала меня как маленькое ядовитое насекомое: можно топнуть и оставить мокрое место, но вдруг развопятся защитники природы? Экология в нашем обществе – главная сила.
– Как граждане, наделенные избирательным правом, мы имеем право выражать недовольство действиями тех, кто занимает выборные должности.
– Но не травить. Создание эмоционально-токсичной атмосферы, вообще-то, уголовное преступление.
– Посадите меня.
Мы обе понимали: даже одна-единственная неделя в трехкомнатной комфортной камере позволит Белле изобразить мученицу политической борьбы.
– Белла, все в порядке? – подняла кудлатую голову еще одна партийная соратница.
И еще одна, и еще. Теперь все, кто был в комнате, смотрели на меня, их глаза были похожи на мохнатых пауков. Мне стало не по себе.
Белла широко им улыбнулась и сделала знак рукой: все ОК.
– Чем еще вы угрожали ей?
Она с той же улыбкой повернулась ко мне:
– Угрожали? Н-нет. С чего вы взяли? Мы вообще ни при чем.
– Партнерша умершей…
– Я не исключаю, что кто-то слал министру сигналы.
– Кто-то? Не вы.
– Встревоженные граждане… И зря вы рисуете нас какими-то кровожадными чудовищами.
– «Финальная чистка», по-вашему, звучит не чудовищно? – возмутилась я.
– Мы выступаем за то, чтобы мужчины получили возможность и медицинскую помощь в добровольном уходе из жизни. А вы и такие, как вы, лишь продлеваете их бессмысленные мучения. Что, по-вашему, гуманнее?
– Убийство никогда…
Она опять надвинулась:
– Эвтаназия – дело добровольное. В этом весь смысл. С чего вы вообще решили, что мы против мужчин? Наоборот. Мы боремся за расширение их прав. В частности, права на добровольный уход из жизни. Очень странно, что министр гендерной интеграции этого не понимала. Вроде бы ее сфера деятельности. Еще этот ее МЕМО… Это же в чистом виде нарушение гендерного баланса! Давайте тогда и умерших женщин почтим! Всех! Как мы могли пройти мимо? Разве министр гендерной интеграции не должна была понять это сама? Почему надо поднимать шум из-за каждой мужской смерти? Делать ее общественным достоянием? Мы же вокруг женской смерти всего этого не устраиваем.
– От FHV женщины не умирают.
– FHV – продукт мужской цивилизации. Что посеешь, то и пожнешь.
– Я не ваш политический оппонент. Не трудитесь меня агитировать. Раз. И я занимаюсь делом кролика. Два.
