– Повестка нас очень обрадовала, – быстро среагировала я.
– Да-да, – подхватила Ника. – Я так давно хотела получить шанс. Я теперь числюсь государственной служащей – я же понимаю, что это многое меняет. Поменяет…
Мне стало больно за нее. Бедную Нику отфутболивали с каждой новой работы, даже не удосуживаясь к ней присмотреться. Не заглядывая в документы об искреннем раскаянии и об успешной социализации. Для всех она теперь – человек с тюремным прошлым и позорным клеймом.
– Разумеется. – Галина кивнула. – Вы совершенно правы. Когда работодатель увидит в вашем деле, что вы находились на государственной службе уже после… инцидента… – ровно и мягко говорила Галина.
Она села, не дожидаясь приглашения. И нам показала жестом: садитесь. Как будто мы не у себя дома. Как будто это мы у нее в гостях – с непрошеным визитом.
– …отношение к вам сразу станет более доверительным. Как вы того и заслуживаете.
– Почему оно не доверительное уже сейчас? – возмутилась я. – Мне просто хочется знать. Все документы в порядке. Вы сами выдали заключение о том, что Ника больше не представляет опасности для общества, больше не подвержена агрессии, что ее понимание наших общественных ценностей – искреннее.
– А Ника сама не хочет о себе поговорить? – с улыбкой посмотрела на нее Галина.
Ника взглянула на меня. Беспомощно сглотнула:
– Я могу опять. Пройти детектор.
– Очень хорошо. Мы так и поступим, если понадобится. – Галина слегка улыбнулась. – Это просто рутинная проверка. Не встречайте меня как врага.
Такой поворот меня напряг. За каждым словом в устах Галины прочитывался второй смысл.
– Ну что вы! Какой враг… Мы просто…
– Какой враг… – залепетала и Ника, глядя то на нее, то на меня. – Мы просто удивились. Немного растерялись.
– Мы не ожидали, – твердо сказала я.
Наконец Галина ушла.
– Все вроде обошлось, – повернулась я к Нике. – Рядовая проверка, вот и все. Она тупо следует протоколу. Ведь ты же на год стала государственной служащей.
Ника тяжело дышала. Выпалила:
– Когда они уже оставят меня в покое! – и ушла в ванную.
Я услышала, как зашипел душ.
«Вот он и вернулся в нашу жизнь, тот мужчина», – подумала я.
Мужчина, который разбил наши отношения, да похоже, всю нашу с Никой жизнь, когда стало ясно, что «инцидент» приковал нас друг к другу, как не смогла бы приковать любовь.
А ведь я тогда даже не расслышала, что он мне сказал.
23.50
Время шло к полуночи, а я все не могла уснуть. Спала ли Ника или притворялась, проверять не хотелось. Подушка стала горячей. Одеяло тяжелым. Я откинула его. Пошла на кухню. Голубоватый свет проникал с улицы. Я пила холодную воду и вспоминала: что же тот мужчина тогда сказал?
Ника наотрез отказалась отвечать. И мне, и полиции.
Но полиция была потом.
Сначала была почти пустая улица. Летнее утро. Нам с Никой было весело. Я валяла дурака, мы хохотали, нам и двадцати не было. Что-то там я изображала, пятясь и размахивая руками, когда налетела спиной на желтый кулек-комбинезон. Мужчина упал. Я не слышала, что он сказал. Не слушала. Я даже на него не посмотрела. Просто пошла дальше.
Ника вдруг остановилась:
– Что?
Кулек неуклюже поднимался, шурша резиной, от стекла маски отражалось солнце.
– Ника, идешь? – позвала я.
Он что, буркнул что-то и ей? Огрызнулся? Что стало последней каплей? Не знаю. Только Ника вдруг налетела на него с разбегу. И стала бить. Нет, не бить. Избивать – она была сильней. Он согнулся пополам и упал – она сбила его с ног. Пинала, яростно замахиваясь, носок туфли врезался в бока, в голову, в живот. Потом со всей дури ударила ногой сверху по груди. Я стояла, онемев. А может, я даже смеялась? От этой мысли меня обожгло стыдом. Когда мужчина перестал сопротивляться, Ника взбесилась еще больше, прыгнула ему на грудь, содрала с него маску и стала хлестать по лицу ребристым шлангом. Так ее и застала пара подбежавших патрульных полицейских. Они схватили Нику, оттащили. Она успела заехать одной из них по лицу, но чисто случайно, на этом она потом страстно настаивала. А вот о том, что избила незнакомого мужчину, даже не сожалела.
Визиты к ней в светленькую двухкомнатную камеру в Бутырской тюрьме я хорошо помню. Социализация Ники шла благополучно. Но два раза подряд тест на раскаяние пришел негативный. Это беспокоило Галину.
«Ника, – сказала я однажды, – ты понимаешь, что можешь остаться здесь на шесть лет? А то и на десять? – и накрыла ее руку своей (наверняка подсмотрела жест в кино). – Ты должна изменить свое отношение к тому, что произошло. Они хотят тебе помочь. Нам помочь». Ника с некоторым отвращением вытянула свою руку из-под моей. «Ты же не знаешь, что он сказал», – бросила она зло. «Что бы ни сказал! Это просто слова».
Кстати, тот мужчина умер. Не от побоев, конечно. Сломанный нос и пара сломанных ребер не в счет, они даже не проткнули легкие или печень. Он умер от FHV. Не надо было срывать с него маску, часто думала я бессонными ночами. Может, все бы и обошлось. Хотя Галина настаивала: агрессия есть агрессия. А что тот мужчина умер, так и бог с ним, все равно они мрут, как мухи.
Повинуясь новой привычке, проверила в приложении: розовый круг по-прежнему накрывал собой дом и сад Греты с прилегающими участками соседей. GPS-показания с чипа кролика так и не изменились. Я понадеялась на собаку: уж она-то сумеет что-нибудь унюхать.
Глава третья: Среда
7.30
Когда я проснулась, Ника, совершенно голая, стояла у окна спиной ко мне. «Начинается нормальный день», – счастливо вздохнула я, испытав прилив нежности к Нике: все снова по-старому. Она обернулась, улыбнулась и направилась к постели, протягивая ко мне руки. А в руках младенец. Я погладила мягкую круглую щеку. Он повернул голову и цапнул меня за руку. Я ойкнула, сделала вид, что смешно. Он сжал челюсти. По руке потекла кровь. Ника засмеялась. Я закричала, а младенец кусал все сильнее, под его острыми зубками хрустели кости. Я пыталась его оторвать и не могла. А-а-а-а-а…
– Ади! Ади! Прекрати, ты меня пугаешь.
Тут я проснулась по-настоящему. Ника сидела в постели и в ужасе смотрела на меня.
– Ади, ты в порядке? Кошмар приснился?
– Да, кажется, да… – Сердце продолжало колотиться, а взгляд шарил по Никиному плоскому животу. Пока еще плоскому…
– Что приснилось-то?
Я убрала волосы, прилипшие ко лбу:
– Не помню.
– Я вот всегда свои сны помню, – сказала Ника. – Правда, в них ничего интересного не происходит в последнее время.
«Может, и к лучшему», – подумала я. Что-то у меня и жизнь, и сны стали слишком интересными. Я скучаю по своей милой рутине…
