Вирус давно стал так привычен, что мы о нем и не вспоминаем. Раз в полгода мужчинам надо вакцинироваться, но это их забота, не наша. Мы лишь на автопилоте соблюдаем общепринятые гигиенические меры. И стараемся обращаться с мужчинами максимально бережно.
Наконец кто-то в студии сообразил отключить трансляцию.
Мы стояли, онемев. Забыли дышать. Вера и Маша прижимали к себе детей.
Первый раз я увидела, как от FHV действительно умирают.
Покачнулась, покатилась, упала со стола пустая кастрюля.
Мы все вздрогнули.
20.45
Ника прошла в нашу гостиную, не снимая кроссовок. Упала на диван. Молча уставилась перед собой. В окнах стояла темнота. Я опустила шторы.
Вера и Маша убеждали нас остаться у них ночевать. Но Ника настояла, что мы вернемся домой. Спорить не хотелось.
– Какой ужас с Гастро-Марком, – сказала я.
Ника даже головы не повернула. Шумно вздохнула, как человек, который вспомнил, что у него куча дел и пора ими заняться. Быстро пошла в спальню. Появилась с одеялом и подушкой в охапку. Свалила на диван. Мою подушку и мое одеяло. Меня начало тихо подбешивать.
– Это что значит?
– Ну тебе же теперь нравится спать отдельно. Как я поняла.
– Не начинай. Мы все устали. У всех сегодня был тяжелый день. Давай…
И тут Ника взорвалась:
– Мы устали? У всех тяжелый день? У тебя – тяжелый день?
Ее лицо покраснело. Руками она взмахивала в конце каждой фразы, точно выплескивала на меня вопросы. И наступала, наступала. Еще чуть-чуть – и заденет по лицу.
– Ника, ты теряешь над собой контроль, – напомнила я. – Опять.
Лицо ее из красного стало багровым. Она заорала так, что на шее натянулись жилы:
– Хватит уже меня этим шантажировать! Ты теперь всю жизнь мне будешь это припоминать?! Мне теперь что, нельзя слова никому сказать? Запрещено быть чем-то недовольной?! Я что, всю жизнь твое свинство должна проглатывать?! Об меня теперь ноги вытирать можно?!
– Ника, ты права. Такая жизнь никому не нравится. Мне она тоже не нравится.
Я обогнула ее, не задев. Быстро прошла в коридор. Руки тряслись от злости. Хотелось бахнуть за собой входной дверью. Но я осторожно ее закрыла.
21.30
Ночевать я пришла к бабушке, куда же еще.
Я последние три дня сбрасывала ее звонки: ну не до нее было, честное слово. Говорить с ней мне некогда. А вот переночевать больше негде. Нехорошо, конечно.
Дверь мне открыла симпатичная блондинка лет тридцати пяти с приветливым лицом и ямочками на щеках. Я даже подумала, что ошиблась дверью.
– А где Махмуд? – ошалело спросила я вместо приветствия.
Блондинка сокрушенно вздохнула:
– Махмуд умер в понедельник. FHV, осложнение на сердце. Видели сейчас Гастро-Марка? Ужас какой… Прям кровью харкнул на весь экран. Мрут, и все. Только привыкнешь к кому-нибудь, уже и помер. И оглянуться не успеешь.
– Простите, вы…
– Валентина. Я – новая сиделка. Заменяю Махмуда.
Блондинка оправила белоснежный медицинский халат и сразу начала отчитываться:
– Давление у бабушки утром подскочило, но сейчас все в норме, спала хорошо, аппетит вот только неважный, и слишком много сидит перед телевизором, а там еще этот ужас с Гастро-Марком, шок такой! Надо больше выходить на улицу, дышать воздухом, тем более на дворе апрель – гуляй не хочу! Кстати, видели нового Апреля? Темненький такой, глазастик. Как вам?
– Простите, не интересуюсь календарями. – Я почувствовала, что краснею, и наклонилась, чтобы снять туфли, уже скучая по тактичному, молчаливому Махмуду. Но зато в дезинфектор теперь можно не заходить, есть и свои плюсы в сиделке-женщине.
– Бабуля! Это я! – крикнула я в недра квартиры. Хотелось уже, чтобы эта чистенькая улыбчивая Валентина замолчала.
Из гостиной выплыла бабуля в шелковом сиреневом халате до пят с вышитыми алыми розами. Вещь старинная, бабушка любила винтаж.
– Бабуля! – Я чмокнула ее в обе сморщенные щеки.
От бабушки пахло старостью. Но запах был приятный – то ли сушеные грибы, то ли ржаной хлеб. Опрятная старость.
– Бабуля, какой ужас с Махмудом! Как же так? Почему ты мне ничего не сказала?
– Я тебе три дня пыталась дозвониться, а ты трубку не берешь.
– Как жалко Махмуда… Вы с ним так сжились. – И тут же почувствовала острый взгляд Валентины в спину.
– Потом обсудим, – тихо сказала бабушка. – Дай-ка мне на тебя посмотреть. – Она покрутила меня в одну сторону, потом в другую, вздохнула: – Ну когда ты научишься одеваться как настоящая женщина? Носишь что попало. Впрочем, для кого вам, бедным, одеваться? Вот и ходите, как бледные моли. Тебя бы правильно одеть, накрасить, причесать – была бы как картинка!
– Бабуль, ну кончай уже. Меня все устраивает. Сейчас никто не наряжается, как раньше. Только ультраправые изображают этих твоих настоящих женщин, но это просто смешно.
– Не умеете вы жить, не умеете.
Бабушка завела свою шарманку: как хорошо жилось раньше, до Большого Поворота. Она в этом смысле упертая, сдвинуть ее с места невозможно. Я уже давно поняла, что надо помалкивать в тряпочку и стараться поменьше возражать. А вот Валентина, новая сиделка, похоже, еще не поняла. И немедленно озвучила собственное мнение:
– Ну зачем вы так! У вас очень красивая внучка. И одета миленько. И вообще, что значит – для кого одеваться? Для себя! Только для себя!
Бабушка закатила глаза и шумно вздохнула. Но сдержалась:
– Вот что, милочка, завари-ка ты нам ромашку.
Валентина, поджав губы, упорхнула в кухню, а бабушка увлекла меня в спальню:
– Пошли туда, а то при этой выдре и не поговорить толком! Все время лезет со своими комментариями, как будто ее спрашивают. Вот не хотела я брать бабу, как чувствовала… Трещит без умолку, уколы делает больно, как носорогу, от телефона не отрывается… А по деньгам – почти в полтора раза дороже, чем Махмудик.
– У женщин есть своя жизнь, а не только твоя. Махмуд мог от тебя не отходить двадцать четыре часа в сутки. С женщиной так не выйдет.
– Она уже вчера вечером убегала – то ли в театр, то ли к трахальщику своему, я так и не поняла. А потом еще небось семью заведет.
– Бабуль, она имеет право. Она – женщина. Подавала бы запрос на мужчину. Еще не поздно, кстати, у тебя три замены.
– Через мой труп! Не буду больше брать мужика. Я к Махмуду всех душой привязалась. Он чистый ангел был. И вот в один день. Был и нет. Еще раз не переживу, сердце разорвется. Видела эту сцену с Гастро-Марком?
– Это просто невезение. Лотерея. При хорошем раскладе мужчина может проработать у тебя лет тринадцать.
