– Нет, конечно. Возможно, началось с меня. А потом стало ее миссией. Мама в это свято верила. – Томми грустно улыбнулся. – Грета бы сейчас отругала меня. Она не разрешала называть себя мамой, даже когда мы были вдвоем. Боялась, что я привыкну, а потом вырвется случайно.
– А Айна? Она знала?
Томми помолчал.
У меня в кармане зазвонил телефон. К черту! Но он звонил, звонил, звонил. Томми смотрел на мой карман. Я вынула телефон. Взглянула на экран. И тут звонок оборвался. Звонила Лена.
– Все в порядке? – спросил Томми.
От Лены упало сообщение. На экране высветилось начало. «Посмотри видео. Это важно». Лене – важно, мне – нет. Упало еще сообщение – вложенный файл. Я убрала телефон. Томми молчал, рассматривал свои острые колени.
– Айна знала? – повторила я.
Он ответил не сразу.
– Она не знала. Для Греты было очень важно, чтобы Айна и Туяра ни о чем не знали, она берегла их и не хотела подвергать риску. Но Айна, по-моему, догадывалась. Вот ты же догадалась.
– Я догадалась, потому что я… потому что я тебя люблю.
– А она любила маму. И ревновала. Но она бы ревновала, даже если бы знала наверняка. Что хуже – любовник или сын? Ей не хватало Гретиного внимания. Близости, которая была между нами. Но мама любила Айну, сильно любила. Когда мама задумала историю с календарем, мы с ней обсуждали, что это удачный момент, чтобы все рассказать Айне. Мама сомневалась, а я уверен: Айна бы поняла и помогла. Айна – настоящая. Сильная. И очень верная…
Я вспомнила Айнину ярость и крики, Айнин непроницаемый взгляд и резкие движения, Айнин костюм дзюдоистки. И этот бубен над дверью.
Ох, не знаю, не знаю… Что Томми видел в жизни? Скольких женщин знал? Что он понимает в ревности? Разве что сегодня что-то понял… Как хочется его снова поцеловать. Но нельзя, нельзя… Мне надо уходить. Вот прямо сейчас уходить. Но вместо того, чтобы пойти к двери, я плюхнулась на диван. Сил у меня не осталось никаких.
– А календарь? Зачем это все понадобилось? Зачем такой риск?
– Я был против. Мне казалось, это слишком опасно. И какой из меня мужчина месяца? Но мама настаивала. У нее было много врагов, она хотела быть уверенной, что если с ней что-то случится, то я смогу выкарабкаться, у меня будут разные карьерные возможности… А потом с ней и вправду – случилось. Прямо в день выхода этого календаря.
На ресницах у Томми задрожали слезы. Господи, мальчик три дня назад потерял мать. А я сижу тут, терзаю его… То своими вопросами, то своей неуемной страстью. Изнываю от желания опять затащить его в постель. Веду себя, как преступница.
– Сомневаюсь, что этот календарь меня защитит.
Я тряхнула головой и встала с дивана. Крепко сжала Томми в объятиях. Грета умерла, а я – нет. Я жива. И теперь я его буду защищать.
– Ничего не бойся. Мы со всем справимся. Я тебе помогу. Я с тобой.
До меня дошло, что я сегодня уже говорила эти же слова – Нике. Ей я тоже должна помочь. Там ведь тоже – наш мальчик.
Томми кивнул:
– Что ты собираешься делать?
– Видимо, раскручивать все надо, начиная с МЕМО. Уверена, Лена так и поступила. Надо еще раз поговорить с той женщиной, волонтершей из партии, которая приходила к Грете, чтобы работать над последними обновлениями.
– Почему?
– Ну, может, она заметила что-то…
– Нет, почему ты думаешь, что начинать поиски надо с МЕМО?
– МЕМО всех раздражал.
– Но ведь для всех ты просто ищешь кролика.
Я задумалась:
– Знаешь, это и есть самое странное. Я не для всех ищу кролика. Я его на самом деле ищу.
– Он жив, ты думаешь?
– Жди меня, хорошо? – Я поцеловала Томми в губы и пошла собирать разбросанную в прихожей одежду.
16.00
День выдался прекрасный. Солнечный и чуть пыльный, несмотря на все старания дворников с их роботами-пылесосами. Я смотрела на дома, которые видела каждый день, и меня заливала радость. Радость была разлита в воздухе, в мире и проходила сквозь меня как электрические волны.
– Ариадна.
Я остановилась. Женщина в полицейской форме остановилась рядом, наклонив свой велосипед. Живой доброжелательный взгляд был устремлен на меня.
– Прошу прощения?
Она показала бейдж на шнурке:
– Лидия, патруль района Арбат.
– Да, Лидия. – Я внутренне подобралась. Зачем я ей? Она что-то видела в тот день, когда пропал кролик? – Что-то случилось?
– Ничего особенного, – опять улыбнулась Лидия. Вынула свой карманный компьютер, показала мне. Мигала красная точка.
Я не сразу сообразила, что эта точка – я.
– Вы отклонились от статистически обоснованного маршрута. – Лидия явно ждала моих объяснений.
– Я на работе. Расследую дело о пропавшем кролике.
– Верно. Однако у меня отмечено, что опрос опекунов животного завершен.
Меня вдруг страшно достали эти приплясывания вокруг да около.
– Хотите спросить, что я здесь делаю, так спрашивайте прямо!
Лидия то ли изобразила удивление, то ли ей было положено изображать удивление.
– Я просто увидела сигнал об отклонении офицера от рутинного маршрута и решила спросить, не нужна ли вам помощь.
– Спасибо. Все хорошо. Мне не нужна помощь.
Лидия взялась за руль. Покрутила педали дальше. Обернулась на ходу: где я, в каком направлении двинусь.
Я так и знала.
Стояла и глядела ей вслед, пока она не скрылась за поворотом.
Мир изменился. Все так же светило солнце. Все так же задувал теплый ветерок. Привычный мир, удобный, знакомый. Чем радостнее мне было глядеть на солнце, на блики в трамвайных стеклах, на прохожих (они невольно улыбались – неопределенной улыбкой, смысл которой был понятен, – улыбкой радости физического бытия), тем страннее была горечь, которая начала вдруг собираться вокруг сердца, как отек. Я была счастлива. Воодушевлена. Полна сил – биться, бороться, доказать. Я не расплакалась лишь потому, что ясно было: слезами не поможешь. Ничего они не изменят.
Так бывает, когда прозреваешь свое одиночество. Но это было не оно. Ведь присутствие Томми я чувствовала словно бы в своей крови. И все же…
Только в лифте я поняла: меня накрыло осознание того, что за все придется заплатить. И что другого выхода нет.
16.30
Я направилась в отдел суицидов. Лена еще была на месте. Подняла подбородок. Улыбнулась:
– О! Привет. Вернулась? Решила все-таки в отпуск не идти?
– Как видишь. Привет.
