У меня было ощущение, что все эти дни я складывала пазл. Уже почти видела картинку. Как вдруг кто-то взял и перемешал все кусочки.
И добавил новые. Кетеван, например. «Фармакопея», например. Какая между всем этим может быть связь? И есть ли она? Или это просто совпадение? Две истории, которые не связаны друг с другом ничем, кроме одного персонажа? В одном сюжете у Греты главная роль, в другом – эпизодическая, вот и все.
Только почему тогда все мое тело не верит? Перед глазами плясали серые мушки, сердце стучало глухо и тяжело, точно намокший комок бумаги.
Я закрыла файл. Сжимаясь, пробежала по офису, выскочила в коридор. Одно окно было открыто, ветерок задувал в него звуки весеннего города. А я стояла, держась за дверной косяк. И тяжело дышала.
– Ты что здесь делаешь? – спросила Адель.
Надо было что-то ответить.
– Наташу ищу. То есть Лену.
В голове у меня была каша. «Как у Греты, – хихикнула я про себя. – Каша вместо мозгов».
– Все хорошо? – забеспокоилась добрая Адель.
– Да. Да.
– Наташа в переговорной.
Я кивнула. Пошла прочь. Передумала. Повернулась. Рванула на себя дверь переговорной.
Наташа и незнакомая молодая женщина обернулись ко мне.
– Так это дело не только о Грете! – крикнула я.
– Ариадна, я занята, провожу интервью с кандидатками в наш отдел, – спокойно и ровно сказала Наташа.
– Вы даже не собирались мне этого говорить, так?
Наташа преувеличенно спокойно попросила:
– Ты не могла бы дать мне время закончить, чтобы мы не задерживали зря… – Она улыбнулась женщине напротив. – …Мариам.
Та ответила улыбкой. Улыбка была исполнена надежды получить эту работу.
– Ну тогда, может, Лена мне пока расскажет? – Меня душил гнев.
Наташа сжала зубы. Но на провокацию не поддалась. Или в самом деле не знала, что Лену только что арестовали?
– Мариам, вы дадите нам пять минут? – Наташа уже вставала со стула.
Мариам просияла в ответ:
– Никаких проблем!
Бодрость и исполнительность говорили, что Мариам – недавняя кадетка полицейской академии. В ее глазах я заметила тревогу: пришла на первое в жизни интервью, а тут какое-то осиное гнездо. О, девочка, еще какое! Поверь.
Наташа чуть не толкнула меня в комнату, где обычно пили кофе.
– Почему вы мне ничего не сказали? – ринулась я сразу в атаку.
– Потому что к твоим служебным обязанностям это не относится.
– По-твоему, то, что Грета была последней, кто говорил с Кетеван перед ее смертью, не значит ничего?! И что ровно перед допросом Грета – упс! – тоже мертва! А кролик и зоокамера пропали – это ничего не значит?!
– Нет, – спокойно сказала за моей спиной Оксана.
Я вздрогнула, обернулась.
– Не всякая видимая цепь фактов связана причинно-следственными связями.
Я потеряла дар речи. Глядела на Оксану, не узнавая.
– Знаешь, я думала, меня уже не удивить. Но у тебя получилось, – наконец сказала я Оксане.
– Ты делаешь ошибку за ошибкой, – вступила Наташа. Оксана встала рядом с ней. – Я ведь тебя предупреждала. Первый раз тебя выгородила Лена…
– Лена! – яростно выплюнула я.
– Ей не следовало этого делать.
– Чего? Врать мне? Скрывать от меня факты?
Наташа была спокойна, как скала:
– Позволять своим дружеским чувствам мешать профессиональной оценке.
– Дружеским?! Она мне – друг?
В карих глазах Наташи мелькнуло сочувствие.
– Ты плохо выглядишь, – произнесла она и вышла из отдела.
– Вы меня не слышите! – взвилась я. – Где Лена? – Голос мой сорвался. Жалкий визг.
– Ариадна, – терпеливо начала Оксана, – тебе необходимо отдохнуть. Позаботиться о себе.
– А! Кажется, теперь понимаю. Ты не хотела, чтобы я знала о том, что эти два дела связаны. Конечно. Тебе же не все равно, как на это посмотрит министр юстиции. Тебе же хочется повыше. А меня можно и слить.
Оксана дождалась, пока я замолчу. Послушала мое сопение.
– Так ты нашла кролика? – спокойно спросила она.
Теперь молчала я.
– Выяснила, что с ним случилось?
И опять мне нечего было ей сказать.
– Ничего так и не узнала?
– Его последние координаты указывают на пересечение Цветного и Садового, что невозможно, ареал активности кроликов не превышает сотни метров, если только… Я попросила дорожный патруль проверить камеры наблюдения в этом районе, я могу прямо сейчас…
Оксана отрезала:
– Прямо сейчас – в отпуск!
– Я…
– Сейчас же! А потом пройдешь квалификацию. Возможно, эта работа просто тебе не подходит.
– Ты не выкинешь меня…
Оксана поднесла телефон к уху:
– Привет. Оксана Маринина – из отдела личностей, не являющихся людьми. Сейчас к вам вниз спустится Ариадна. Она сдаст удостоверение. Ее отпуск – четыре недели.
Повернулась и тоже вышла.
Как ни странно, я сразу успокоилась.
Я поняла, что происходит.
Слишком уж настойчиво они все пытались представить меня выгоревшей истеричкой, чтобы я теперь в это поверила.
«Ну уж нет. Из меня делают козла отпущения. Из Лены – уже сделали. То есть козу». – Я прыснула, немного истерически, признаю. Но вместе с этим смешком ушли и остатки нервного напряжения.
Не выйдет, вы меня голыми руками не возьмете! Я вновь почувствовала себя на профессиональном поле. Пассивная агрессия, обесценивание, манипуляция, токсичный диалог – для нас в Министерстве биологической безопасности это привычные маркеры, которые указывают, что состав преступления налицо. Доведение до эмоционального кризиса. Иногда – до самоубийства. А в моем случае, конечно, до увольнения.
Они зашли в тупик с делом Кетеван, это же ясно. И растерялись, сообразив, что смерть Греты как-то неприятно последовала сразу за ним. Хуже не придумаешь. Две высокопоставленные женщины мертвы. Двойное внимание медиа, общественности – и начальства. Воображаю, как там топочет ногами Гаянэ, требует быстрых результатов. А ее трясет сама премьер-министр. Двойная петля. У Лены на горле. У Наташи на горле. А тут я. Всем мешаю. Со своим дурацким кроликом.
Чего ж не понять? Понятно.
А в дальнейшем, когда я уже не буду частью системы, они на меня повесят все свои ошибки. И останутся при своих должностях. Во всем виновата эта безумная Ариадна. Путалась у нас под ногами. Мы были неправы, слишком много ей позволяли. И запоют обычное в таких случаях: ведь Ариадна была безупречна, Ариадна была добросовестна, кто мог подумать, что она так подведет. И вишенкой на торте: Ариадне мы сочувствует, мы понимаем, что ей было непросто.
