Я хотел сказать, что не верю в подобную чушь, но не смог и рта раскрыть.
— Вы умеете вызывать духов? — Франсуа спросил об этом так, словно тот похвастался умением играть гамму одним пальцем.
— Да. Могу вызвать, кого попросите.
— И Ришелье с Наполеоном?
— Кого угодно.
— А не может ли случиться так, что дух не явится, потому что его призовут другие праздные любопытные? — Франсуа начал над ним откровенно издеваться.
«Молчи, молчи, — отчаянно билось у меня в голове. — Не зли его, он опасен».
В этот момент Филдвик уставился на меня и негромко рассмеялся.
— Всякое может случиться. Духи такие непредсказуемые, — с этими словами он достал золотые часы на длинной цепочке. С мягким щелчком открыл крышку.
Гравировка «П.Ф.» больно ударила по глазам. Я почувствовал, как предательски заныло запястье.
— Мадемуазель, уже почти полночь, — Филдвик повернулся к Катрин. — Пожалуйста, не заставляйте меня больше ждать.
Катрин не стала жеманиться и намекать на то, что пойдёт к инструменту только после долгих просьб скучающих гостей. Всем своим видом она демонстрировала, что выше этого.
Он не даст мне просто так уйти. Он не допустит своего второго поражения. Более чем уверен, у него уже созрел план мести.
Исчезнуть. Чтобы он больше никогда меня не нашёл.
Я бы рискнул сбежать, но что делать с Франсуа? Он не торопился вернуться в гостиницу и просил меня потерпеть ещё час. От досады я злился на самого себя. Ну почему я не могу ничего придумать?! Под каким предлогом заставить его уйти? Соврать про плохое самочувствие — нельзя. Тогда граф точно вынудит нас остаться хотя бы на ночь.
У рояля собирались люди.
В детстве Катрин считали вундеркиндом. Несмотря на нежный возраст, она играла такие сложные вещи, за которые с трепетом берутся профессиональные музыканты. Но со временем она стала меньше заниматься музыкой и, по словам Франсуа, от её таланта мало что осталось. Я не собирался оценивать её возможности, момент для этого был крайне неподходящим.
Графа я заметил сразу, он стоял едва ли не ближе всех к инструменту и с жаром расхваливал способности дочери. А Ангелочков и след простыл. Странно. Куда они делись? Может, их отправили спать? Или они вправду чего-то боятся? Если это так, то чего? Слова Флориана об убийстве мне по-прежнему казались наивными, но у меня щемило сердце, когда я вспоминал, как он бросался нам под ноги. Однако меня не покидали двойственные чувства. Всё же это слишком экстравагантное поведение даже для избалованного подростка.
— Переживаешь из-за этого сопляка. Да, Сандерс?
Вкрадчивый голос Филдвика прозвучал так близко, что я вздрогнул. Огляделся.
Филдвик находился достаточно далеко от нас с Франсуа. Более того, его взор был устремлён на Катрин, словно до меня ему не было никакого дела.
— Меня забавляют твои мысли. Ты до смерти боишься меня, но при этом думаешь о других, — я всё ещё явственно слышал его голос.
Нет… Лучше бы это было галлюцинацией… Он опять проник в моё сознание!
«Вот как, Сандерс, недолго ты от меня бегал. Смирись, ты больше не принадлежишь себе. Ты мой. И те, кто тебе дорог, такие же безропотные марионетки, как ты. Угадай, кто не переживёт эту ночь?»
Я и не заметил, как Катрин начала играть. Её руки двигались по клавишам, как белые пауки, сплетая из нот невидимую музыкальную паутину. Ненавязчивая мелодия заполнила собой весь зал. Я пытался абстрагироваться, но невольно сам запутался в этих сетях.
Мне больно. Моё прошлое разбилось вдребезги, а будущего нет. Вместо него — лишь беспросветная мгла. Когда не стало папы, я поклялся защищать маму. Теперь мне некого защищать. Я не знаю, что мне делать. У меня даже больше нет сил плакать.
Не могу смотреть на Элен. Ненавижу её траурное платье. Ненавижу.
Чувствую на себе взгляд Франсуа. Счастливый. Но он не понимает этого.
Элен что-то говорит. Много. Про моих родителей. Я не вслушиваюсь.
Я стою на балконе и смотрю на увядающий осенний сад. Пейзаж прекрасен, но перед глазами всё равно стоит кладбище. Я снова вижу маму в гробу. Как до этого папу. Мне не хочется жить в этом мире без них. Я не смогу.
Проще ли умереть? Чтобы больше не страдать…
Третий этаж. Достаточно ли высоко? Надеюсь.
Я упираюсь ладонями в холодные перила…
— Ушам своим не верю. Это же сюжет, достойный романа! — восклицает Франсуа.
— Но это должно остаться только между нами, — строго одёргивает его Элен.
Франсуа подбегает ко мне и пытается обнять. Я разворачиваюсь, неуклюже отмахиваюсь, но быстро сдаюсь. Прижимаюсь щекой к его груди. Он такой высокий, а я такой маленький…
А Франсуа всё говорит и говорит:
— Знаешь, что я придумал? Я буду твоим братом. Старшим! Пускай не родным, какая разница? Быть тайными братьями тоже неплохо! Главное, что я буду тебя любить и оберегать. Господи, я всегда мечтал о брате!
Элен украдкой достаёт кружевной платок и уходит из комнаты.
Их жалость давит на меня. Не даёт спокойно дышать. Надо просто потерпеть.
Мне стыдно за недавние мысли о самоубийстве.
Аплодисменты и разноголосые крики «Браво!» грубо вырвали меня из пучин прошлого.
Мои руки подрагивали. В горле стоял ком.
Никогда ещё память не мучила меня такими яркими образами. С того дня прошло много лет, но я чувствовал всё до мельчайших подробностей. Я как будто вернулся в свои пятнадцать.
Филдвик зашёл слишком далеко. Как он посмел прикоснуться к моим воспоминаниям! Я бы убил его, если бы мог. Но он непобедим.
Вид у Франсуа был ошеломлённый, если не сказать несчастный. Честное слово, даже на похоронах родного дяди, Паскаля де Ришандруа, он выглядел гораздо бодрее. Тяжело вздохнув, Франсуа поднёс руку к лицу.
— Что с тобой? — забеспокоился я.
— Ресница в глаз попала, — он спешно отвернулся и задрал голову.
Ага, ну, конечно. А теперь он захотел посчитать свечи на люстре или разглядеть лепнину.
Вдруг Филдвик сейчас издевался и над ним? Вдруг Франсуа видел то же, что и я? От этой догадки мне стало не по себе.
Наверное, так и случилось. Не зря ведь Франсуа решил уйти, так и недослушав концерт.
Мы вышли на улицу, утопающую в мягком свете фонарей. Я ожидал услышать хоть что-нибудь от друга, но он как воды в рот набрал. Мне даже стало грустно. Я бы стерпел любую чушь, лишь бы он просто заговорил.
«Уже уходишь, Сандерс? — я вздрогнул от голоса Филдвика и замер на месте. — Может, оглянёшься на прощание?»
Словно находясь под чарами, я обернулся.
