Побродив среди могил под исполненные неизбывной тоски песни «Лакримозы», Лена возвращалась к Лососинке, ныряла под мост и неторопливо брела вдоль речки, игнорируя многочисленных бегунов, собачников и мамочек с колясками. Ей нравилось представлять, что вокруг нее снуют бестелесные духи из иных времен, отпечатки некогда живших тут людей. В потоке призраков Лена добиралась до Вечного огня, откуда почти без перехода попадала в маленький, но уютный Губернаторский парк. Осенью деревья щедро посыпали его брусчатку листвой, а Гаврила Романович Державин, похожий на французского вампира-аристократа, смотрел с памятника по-особому хмуро.
Короткий рывок через улицу, дворами, мимо стадиона ПетрГУ, на ходу любуясь замысловатыми масштабными граффити, украшающими гаражи, через Студенческий бульвар – и прямиком в парк Пятидесятилетия пионерской организации. Кто такие пионеры, Лена помнила смутно: вроде такие ребята в красных галстуках, с девизом «один за всех». Или это мушкетеры? Как бы то ни было, от этого парка можно было быстро спуститься к Неглинскому кладбищу, а там вновь на Набережную. И уже оттуда, если оставались силы, Лена топала вдоль озера по улице Варкауса. Если же сил не оставалось или она забывала купить по пути пирожок, можно было двинуться в сторону дома.
Сегодня Лена про еду не забыла. Однако стоя возле уличной кассы «Макдоналдса», вдруг обнаружила, что мелочи в кармане не хватит даже на самый дешевый бургер. Сытный завтрак, приготовленный неожиданно покладистым братом, организм давно сжег и теперь настойчиво требовал дозаправки. Лена недовольно поджала губы и отошла, пропуская очередь. Еще раз вспомнила, что родители не оставили ей денег и списка покупок. Это было так на них не похоже, что смутное чувство тревоги поселилось в Лениной голове, где-то чуть выше виска. Пока еще маленькое, хилое, оно настойчиво толкалось и обещало вымахать до размеров дракона, дайте только повод!
Это казалось тем удивительнее, что мир вокруг оставался светлым и радостным. Стояла необычайно теплая и сухая для начала сентября погода. Янтарным отблеском разливалось по рыжеющей листве солнце: тронь ветку – и просыплется капелью. Люди ходили улыбчивые, рассеянно-нездешние, словно недопонимая, куда подевалось лето. Ведь было же, только что было! Даже машины, блестя телами, проносились мимо с каким-то шмелиным звуком. Не то чтобы такие вещи Настоящему Готу по душе… но кто станет протестовать, когда встречный ветер, как в аэротрубе набирающий скорость на улице Пушкина, ласкает лицо, красиво отбрасывает волосы назад и треплет оборки черной юбки! Могильная сырость и тлен хороши для чатов и соцсетей, когда компанию тебе составляют кружка с чаем и мамины оладьи.
Возвращалась Лена в смятенном состоянии. Подпорченная размышлениями о странностях с родителями прогулка не принесла должного удовольствия. На протяжении нескольких километров, отделяющих ее от дома, у Лены было время подумать, и она использовала его на все сто. С каждым новым шагом червь сомнений становился толще и длиннее, обрастал костяными пластинами и шипастыми наростами. Вспомнились и механические движения папы, и непонятная настойчивость, с которой ей всучили эту дурацкую куклу. Задумавшись на повороте во двор своего дома, Лена едва не столкнулась со стайкой подростков примерно ее возраста.
Девчонки, мгновенно оценив Ленин макияж, куртку-косуху с многочисленными молниями и тяжелые ботинки, заулыбались и, наклоняясь друг к дружке, что-то забормотали, красноречиво стреляя глазами. В другое время Лена бы просто прошла мимо, но, как назло, именно в этот момент образовалась звенящая пауза между песнями, в которую и ворвался тонкий девичий голосок:
– Из две тысячи седьмого звонили, черную помаду обратно просили!
И даже так Лена все еще могла сделать вид, что не расслышала из-за наушников. В другое время. Не сегодня. Неявная пока тревога трансформировалась во вспышку гнева, и Лена, спрятав наушники-капельки в карман, круто развернулась на каблуках:
– Повтори.
– А?
Кучерявая блондинка с розовой челкой обернулась, удивленно вскинув брови. Высокие сапожки, юбка вразлет, приталенный жакет – городская Мальвина. Лена рассердилась. Ведь поняла, что к ней обращаются, а все равно дурочку включила!
– Бэ-э! Глухих везут, поедешь?
Мальвина часто захлопала ресницами, пухлые губки приоткрылись. Кукла магазинная! С силой впечатывая ботинки в асфальт, Лена надвинулась, не без удовольствия отметив, как девочка отшатнулась, завертела кучерявой головой в поисках помощи подружек. Те, однако, не торопились вставать на пути у агрессивной готки и отводили не по возрасту густо накрашенные глаза. Пара сопровождающих их мальчишек стояла поодаль, следя за сценкой с затаенным любопытством.
– Что, прикол слишком сложный? Или, когда не в рифму, у тебя оперативной памяти не хватает? О-о-о, прости! Откуда тебе знать, что такое оперативная память! – Склонив голову набок, Лена состроила нарочито сочувственное лицо.
– Я… ты… – Мальвина попыталась собраться, чтобы дать отпор, но не успела сообразить, что лучше: то ли защищаться, то ли атаковать соперницу.
Лена же, поймав нехороший кураж, шпарила как из пулемета – зло, едко, издевательски. И откуда только взялось!
– …Он, она, они! – встав почти вплотную, выпалила Лена в побледневшее лицо Мальвины. – Личные местоимения, начальная школа, третий класс. Недавно проходили? Это многое объясняет!
Неизвестно, чем бы закончилась эта односторонняя перепалка, но тут фарфоровое личико Мальвины исказилось – вот-вот зальется слезами. Лена никогда не дралась, попросту не умела, но с детства не привыкла спускать обиду. Даже если обидчиц больше. Даже если с ними рослые и широкоплечие парни, способные одной левой отправить в глубокий нокаут. Гордеевская фамилия пылала яростно, звала в неравный бой. Но сегодня было что-то еще. Несвойственная жестокость. Желание унизить глупую куклу, втоптать в грязь, идущее откуда-то извне, диктуемое чужой злой волей. И Лена, поймав это внезапное ощущение, испугалась. Испугалась по-настоящему. Настолько, что застыла с ядовитой репликой на губах, с поднятым в назидательно-учительском жесте указательным пальцем.
Девчонки поняли это по-своему. Наконец-то вышли вперед, суетливо оттерли готовую расплакаться Мальвину в сторонку и увели ее прочь, поглаживая по спине и кидая на окаменевшую Лену неодобрительные взгляды. Вскоре вся компания скрылась за углом.
Распираемая изнутри бушующей злобой, Лена казалась самой себе старым закипающим чайником со свистком. Вот он дребезжит крышечкой, сердито булькает – но недалек тот миг, когда пар рванет в носик и вылетит наружу с мерзким противным свистом. Лена прилагала все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы чужеродная злоба не вырвалась наружу пронзительным визгом, от которого лопаются барабанные перепонки, а стекла покрываются трещинами. И когда казалось, что держаться дальше невозможно, негромкий и чуть виноватый голос сказал:
– Ты не обращай на них внимания, они не со зла.
Словно кто-то услышал бульканье воды и, не дожидаясь свиста, погасил газовую конфорку. Напряженные мышцы спины расслабились. Сведенная судорогой рука обмякла, упала вдоль тела. Искаженное сдерживаемым криком лицо от челюсти до скулы задергалось в нервном тике. Голова, корпус, ноги – тело поэтапно повернулось направо. Лена не могла отделаться от мысли, что движется как нежить из старых фильмов ужасов. Кости суставов по-стариковски щелкали, и когда Лена завершила этот бесконечный поворот, лицо ее залилось краской.
