Сделала глубокий вдох. Откинула с лица прядь волос. Расправила плечи.
Лиам думает, что она ему не подходит.
Что ж, она докажет ему, что это не так.
После
15. Фрэнки
«Порой эта работа слишком уж простая», – думает Фрэнки.
На орудии убийства почти наверняка есть отпечатки пальцев убийцы, и оно уже в пакете для вещественных доказательств. Отвергнутый муж сидит в наручниках в патрульной машине. А жена…
Фрэнки смотрит на тело на кровати. Женщина в голубом пеньюаре с белым кружевом по подолу. Лежит на правом боку, уткнувшись лицом в подушку, а подушка вся в осколках черепа и кусочках мозга после прямого выстрела в голову. Судя по позе женщины, она мирно спала, пока ключ проворачивался в дверном замке. И так же мирно спала, когда некто подошел к ее кровати. Этот некто после восьми лет довольно бурных семейных отношений был ей знаком. Знаком до ужаса.
– Он треплется, не затыкаясь, – говорит Мак. – Вот бы все были такие, как он.
Фрэнки поднимает голову и смотрит на своего напарника. Этим ветреным утром лицо у него совсем раскраснелось. Привет розацеа.
– Были бы все такие, мы бы без работы остались. – Фрэнки снова смотрит на тело.
Кэти Лутович, тридцать два года. Возможно, была красивой, но теперь уже сложно определить.
– Судебный запрет принят к исполнению на прошлой неделе. Поменять замки должны были завтра.
– Она все сделала правильно, – говорит Фрэнки.
– Да, за исключением того, что вышла за этого парня.
– Соседи подкинули какую-нибудь информацию?
– Тот, что справа, проснулся, только когда услышал сирены. Тот, что слева, услышал громкий хлопок, но не помнит, в котором часу, и снова заснул. Если бы этот мудак сам не вызвал «скорую», мы бы еще хрен когда ее нашли. – Мак кривится от омерзения. – Вообще никакого раскаяния, как будто так и надо. Послушать его, так он гордится тем, что сотворил.
«Гордится тем, что сотворил с той, кого считал своей собственностью», – думает Фрэнки и снова смотрит на тело убитой женщины.
Эта женщина, когда только познакомилась со своим будущим мужем, почувствовала ли хоть маленький намек на то, что с ней случится? Что она закончит свою жизнь, лежа на пропитанной собственной кровью постели? Она ходила с ним на свидания. Могла ведь обратить внимание на его колючий взгляд или какое-то резкое слово? На подсказку, которая бы указала ей, что под маской этого парня прячется монстр. Или плевать ей было на все эти подсказки, как плевать всем женщинам, которые покупаются на признания в любви и обещания жить вместе долго и счастливо?
– Ну, слава богу, хоть без детей обошлось, – говорит Фрэнки.
– Воистину слава, – соглашается Мак.
Эдди Лутович сидит за столом в допросной с высоко поднятой головой, ни дать ни взять солдат в плену у захватчиков. Фрэнки садится на стул напротив, но он смотрит куда-то ей за плечо, как будто там стоит некий невидимый и высокопоставленный офицер полиции. Она – какая-то полная женщина в бифокальных очках и в синем брючном костюме. Какая у нее власть?
Фрэнки дает ему немного потомиться в ожидании допроса, а сама пользуется моментом, чтобы его рассмотреть.
Да, этот тип вполне мог бы сойти за привлекательного. Атлетического сложения. Тридцать шесть лет. Шатен, аккуратно подстрижен. Глаза голубые, но аж злит, какие прозрачные, прямо как кристалл. Да, Фрэнки может представить, как на такого западают женщины. Как они думают: вот мужчина, который обо мне позаботится, который всегда за меня заступится.
– Мистер Лутович, – говорит Фрэнки, – на случай, если вы забыли, я – детектив Лумис. И у меня к вам есть еще несколько вопросов…
– Ага, вы уже представлялись сегодня утром, – перебивает ее Эдди Лутович, но при этом все так же смотрит мимо нее.
Он явно хамит, но Фрэнки не обращает на это внимания и спокойно продолжает:
– Сегодня в пять десять утра вы вызвали службу «девять-один-один» в дом проживающей отдельно от вас супруги.
– Это мой дом, а не ее.
– Вне зависимости от того, чей это дом, это вы позвонили в службу спасения, все верно?
– Да.
– И вы сообщили оператору, что только что застрелили свою супругу.
Эдди Лутович небрежно отмахивается:
– Почему я вообще с вами говорю? Со мной должен говорить детектив Маклеллан.
– Потому что детектива Маклеллана нет в этой комнате, а я есть.
– Все, что надо рассказать, я уже рассказал ему.
– А теперь расскажете мне.
– Почему это?
– Потому что вы не выйдете из этой комнаты, пока все мне не расскажете. Так что давайте лучше приступим. Итак, почему вы застрелили свою жену Кэти?
Тут Лутович наконец переводит взгляд на Фрэнки:
– Вам не понять.
– Давайте проверим.
– Думаете, я хотел ее убивать?
– Я думаю, вы разозлились из-за того, что она решила от вас уйти.
Взгляд Эдди мог бы воду в лед превратить.
– Мужчину до такого нужно довести. Она жила в моем доме. Нельзя выставлять мужчину из его собственного гребаного дома!
– Расскажите о пистолете, которым вы воспользовались. О «глоке».
– А что с ним?
– Он не зарегистрирован. А раз уж у Кэти был судебный запрет, стало быть, вы нелегально владели этим оружием.
– Согласно Второй поправке, я имею право владеть оружием.
– Штат Массачусетс тут с вами не согласится.
– Срать мне на Массачусетс.
– Уверена, штат Массачусетс отвечает вам взаимностью, – улыбается Фрэнки.
Они смотрят друг на друга через стол, и до Эдди, похоже, наконец начинает доходить вся серьезность его положения. Он обмякает на стуле.
– Этого не должно было случиться.
– Но случилось. Почему?
– Вы не знаете, как она меня доводила, как будто ей это нравилось. Как будто специально все делала, чтобы вывести меня из себя.
– И что же она специально делала?
– Смотрела на других парней. Огрызалась, когда я говорил, чтобы прекращала на них пялиться.
– Значит, она сама напросилась?
Лутович слышит презрительные нотки в голосе Фрэнки, вскидывает голову и пытается испепелить ее взглядом.
– Я знал, что вы не поймете.
Но Фрэнки все прекрасно понимает. Ей уже не раз приходилось слышать подобные оправдания: я не виноват, жертва сама довела меня до этого, и все в таком духе. Она могла бы показать Эдди список звонков его жены в службу «911». Могла бы показать ему последний отчет из терапевтического отделения больницы или фото ее синего и распухшего после побоев лица. Но его ответ останется неизменным: я не виноват.
