Эшворт затаил дыхание в ожидании ответа.
Она стояла у раковины, наливая холодную воду в миску и вмешивая ее в тесто ножом. Потом повернулась к нему, чтобы сказать:
– Никто. Дом пустовал. Я помню, что снаружи была табличка «Продается». Фото дома видела во всех газетах. Вот почему Вероника могла водить мальчиков в сад поиграть у ручья. В белом доме тогда сада еще не было. Там что-то строили. Элиоты только въехали.
Когда Эшворт вернулся в дом Листер, там тоже было пусто. Возможно, викарий увез пару в морг или в свой дом, чтобы продолжить разговор о пении и надгробных речах. Эшворт позвонил Вере, чтобы рассказать ей о произошедшем, но понял, что она занята. Она дала ему список инструкций, не объясняя причин.
После обеда дождь прекратился, и люди вышли на улицы, смеясь над синоптиками, которые преувеличивали опасность. Но вечером дождь пошел снова – мелкий и теплый, и никто не принял его всерьез.
Глава тридцать шестая
Вера провела весь день в холле отеля в «Уиллоуз». Большинство гостей ушли, несмотря на заверения Райана Тейлора в том, что мешки с песком остановят потоки воды. В отеле было тихо и мрачно. Несмотря на большие окна, света с улицы поступало мало. Она крикнула Тейлору выключить музыку, после того как третий раз подряд заиграла «Уокин Бэк ту Хэппинес». Ей казалось, что песня издевается над ее неспособностью разобраться в этом деле.
Она решила бездействовать – по крайней мере сегодня. Ожидание всегда терзало ее, и она понимала, что рискует. Если бы Джо Эшворт знал, что у нее на уме, он пришел бы в ужас. Он бы посоветовал провести аресты, устроить погоню по всей округе. И, конечно, она могла ошибаться. Эта мысль пришла к ней, когда она сидела здесь и слушала молодого официанта, рассказывавшего о том, как Дженни Листер ждала кого-то в утро своей смерти, кто так и не пришел. На этом дело не построишь. И даже если она была права, не факт, что ей удалось бы добиться обвинения. Для всех было бы лучше услышать признание. Она правильно сделала, что решила подождать здесь. По крайней мере тут бы она не навредила. Если бы она вышла, то могла бы растоптать своей огромной ножищей в резиновом сапоге тот хрупкий баланс, который, как ей казалось, сейчас установился. Всегда существовала опасность новых жертв.
Так что она сидела у окна в большом кресле в цветочек и периодически вызывала к себе членов своей команды. Она много говорила по телефону, то убеждая, то ругаясь. Один раз она швырнула его через всю комнату, и ей пришлось вставать и забирать его с шелкового шезлонга, на который он приземлился. Дорин, пожилая официантка, принесла ей кофе, сырные сэндвичи, булочки и масло. Примерно раз в час Вера поднималась на ноги и топала по комнате, пробуждая затекшие конечности. Она стояла у камина, который наконец начал отдавать какое-то тепло, или шлепала в туалет, а потом возвращалась на свое место и продолжала писать, отмечая прогресс в деле.
Один раз она минут десять простояла у окна, любуясь радугой, которая раскинулась над долиной. Но солнце, выглянувшее из-за туч, вскоре снова скрылось за облаком, и радуга побледнела и исчезла.
Первой к ней приехала Холли. Вскоре после полудня, умирающая с голоду. Вера скормила ей чипсы и пирожное и выслушала ее рассказ о Ханне и Дэнни. Холли побывала в старшей школе и поговорила с парой подростков и благодаря им смогла встретиться с ребятами, которые дружили с Дэнни и Ханной. Они встретились в баре в Хексеме, где работал один из них, собирая деньги на путешествие. Он позвал еще пару дружков.
– Не то чтобы у Дэнни было много близких друзей, – сказала Холли, пережевывая пирожное. – Он явно был умным, но заносчивым. Высокомерным. Учителя не признались бы, но видно, что они его терпеть не могли. Ребята относились лучше. Он был кем-то вроде лидера банды. Выскочка. Но они скорее восхищались им, чем любили. Мне показалось, что его считали очень крутым, но эгоцентричным. Таким, с кем хорошо потусоваться ночью, но с кем не построишь долгую дружбу.
Опять это слово.
– А что насчет отношений с Ханной?
Вера все записывала. Она хотела, чтобы вся информация четко улеглась в голове.
– Она не была у него первой девушкой, это подтвердили все. Но она была первой, кто ему действительно нравился. И первой, кто его бросил, судя по всему. Разрыв шаблона. Он этого совсем не ожидал.
– Он винил Саймона Элиота? – Вере это казалось важным. Она посмотрела на Холли в надежде, что та отнесется к вопросу серьезно. – Похоже, что Ханна бросила его ради Саймона.
– Наверное, тогда Дэнни взбесился, но в последнее время они вроде бы нормально ладили. Их видели вместе во время университетских каникул. В таком возрасте это ведь не так уж страшно, правда?
Ханна тоже так сказала.
– Значит, никто не считает, что Дэнни точил зуб на Элиота? Он похож на человека, который может затаить злобу.
– Не, – ответила Холли, – мне так не показалось.
Вера слегка вздохнула, напомнив Холли ее бабушку, раскладывающую в пасьянс. Иногда, выложив все карты, она издавала такой же вздох, как Вера сейчас.
– Кто-нибудь из них слышал о Майкле Моргане? – спросила Вера после короткой паузы. – Известно ли, контактировал ли с ним Дэнни до того, как начал работать в отеле?
– Имя они не узнали. – Холли поставила свою тарелку рядом. – Но это ни о чем не говорит. Они сказали, что Дэнни любил наводить таинственность. Часть имиджа. Иногда он исчезал на несколько дней, и никто не знал, чем он занят. – Она посмотрела на Веру. – Извините. Не так уж много информации. Я могу продолжить расспрашивать, если вы считаете, что это важно.
– Поезжай-ка домой пораньше, – сказала Вера. – На дорогах будет тихий ужас, а завтра у тебя длинный день.
Она с удовлетворением заметила, что Холли не нашлась, что на это сказать. В кои веки.
Она не слышала новостей от Чарли все утро и вызвала его в «Уиллоуз» после ухода Холли. Она наблюдала, как он идет от машины, поднимается по лестнице, ссутулившись, как обычно, как будто высматривает, нет ли перед ним на дороге собачьего дерьма. Солнце и радуга уже скрылись, почти что стемнело, хотя был еще даже не вечер. Дорин прошла по холлу, зажигая маленькие настольные лампы. Чарли стоял у входа, вглядываясь в темноту, и Вера позвала его к себе. Она всегда питала к нему некую слабость. Возможно, потому, что его личная жизнь была еще большим крахом, чем ее. С ним она чувствовала себя хорошо.
– Чаю? – спросила она. – Или чего-нибудь покрепче?
– А ты что пьешь? – Чарли не владел искусством любезности, и слова прозвучали агрессивно и ворчливо.
– О, мне пока еще рановато, – целомудренно произнесла она, – и я просто утопаю в чае, но тебе могу что-нибудь взять.
– Тогда чай.
Он посмотрел на нее с подозрением.
– Ты уже нашел Конни, ту соцработницу?
– Я нашел ее машину. Точнее, я пару раз видел ее на камере. В Эффингеме, деревня восточнее Барнард-Бридж, есть камера. Там на переходе сбили маленькую девочку, и приходской совет оплатил установку камеры.
