Дождавшись, когда женщина войдет в ресторан, детектив поспешил вылезти из машины, подойти поближе и посмотреть хотя бы через витрину, что будет происходить дальше. Вот Селения входит в зал и направляется к столику, за которым сидит Сан. Рукава ее платья совсем короткие, а спина и вовсе открыта до самой поясницы — раньше такого она себе никогда не позволяла. Сан поднимается ей навстречу, целует руку, отодвигает стул и помогает сесть. На первый взгляд, кавалер одет просто, но костюм сидит отлично, и даже через стекло можно понять, что он обошелся владельцу в кругленькую сумму, как, впрочем, и рубашка, и запонки, и ботинки. Официант приносит меню, Сан что-то говорит, от чего парень, потупив взгляд, давится смешком, а Селения, прикрываясь ладонью, смеется.
"Как же я хотел ошибиться", — с горечью подумал Фине и пошел прочь от ненавистного теперь ему ресторана "Оникс".
***
— Вообще-то, когда я сказала, что хочу встретиться с тобой, имела в виду немного другое, — Селения смущенно улыбнулась, отведя взгляд в сторону.
— Не нравится? — Сан напрягся, но тут же расслабился, не почувствовав негатива с ее стороны.
— Совсем даже наоборот! — она огляделась вокруг и снова посмотрела ему в глаза. — Меня уже сто лет не приглашали в такие места…
— …но ты хотела поговорить о работе, да? О том деле. — Сан пытался скрыть разочарование улыбкой, но, кажется, не совсем получилось.
Селения накрыла его руку своей ладонью и улыбнулась.
— Потом, все потом.
10
Утро второго рабочего дня для Киры началось куда более мучительно, чем предыдущее. Взбодрившись после драки, она остаток ночи просидела над материалами и на сон оставалось полтора часа от силы, если вычеркнуть завтрак, что она и сделала. Разбитая недосыпом, с ноющим от боли правым боком, голодная она буквально проползла расстояние от двери до рабочего стола, реагируя на приветствия коллег слабыми кивками. Рухнула в кресло и с тяжелым вздохом начала записывать в ежедневник список дел на сегодня: поговорить с Гаем о взаимоотношениях Домов, найти недостающие жертвы. Пару минут она пыталась придумать еще какое-нибудь дело, но ее отвлек Рико.
— Ну что, пошли? — тихонько сказал он.
Кира настолько хотела спать, что даже не вздрогнула от испуга. Только подняла голову и вопросительно посмотрела на него.
— Ты сама меня вчера просила, помнишь?
— Точно.
Она закинула ежедневник в рюкзачок, взяла свой плащ со спинки и проследовала за Рико под косые взгляды коллег.
Уже на улице, едва поспевая за ним, Кира спросила:
— Как ты это делаешь?
— М?
— Ты спал после дежурства?
— Час, наверное, или два.
— По тебе не скажешь.
— Что?
— Выглядишь отдохнувшим.
— А! Так у меня с головой не все в порядке. Не смотри так, я серьезно. Вот моя машина, — он остановился у серого седана. — Знаешь, в какой он больнице?
— Да, в Университетской клинике.
— Ну так вот, говорю, у меня с головой нелады. Сплю очень мало, иногда совсем не сплю. Час, два. Самое большее — три, — рассказывал Рико, выезжая с парковки.
— И давно это у тебя?
— Не очень. Лет, наверное, пять или шесть. До этого спать вообще не мог.
Кира не знала, чему удивляться больше: тому, что он говорит, или тому, как он это говорит — легко и с улыбкой.
— На работе это никак не отражается, так что, все в порядке. К тому же наметился сдвиг, врачи говорят, возможно, через несколько лет стану нормальным человеком.
— А раньше ты где работал?
— Раньше?
— Инспектор сказал, патрульная служба при Особом отделе создана недавно.
— Я был командиром одного из отрядов группы быстрого реагирования, — ответил Рико с неохотой.
— Почему перевелся?
Улыбка на секунду исчезла с его лица. Он сжал сильнее руль, сглотнул и, снова улыбнувшись, ответил:
— Это было решение комиссара. Можно сказать, он меня спас в некотором смысле.
Кира поняла, что тема перевода для него — больная, и решила пока оставить это и перевести тему, но не придумала ничего лучше, чем ткнуть в другую болевую точку:
- А! Кстати! Позавчера вечером, в баре… хотела извиниться. Кажется, я тебя разозлила?
— Не ты.
— В смысле?
— Я разозлился не на тебя. На Альбина.
— Альбина?
— Это ведь он тебе рассказал? Все про меня. Глупо, конечно, я ведь взрослый. Но он так внезапно уехал тогда, сказал, что больше ничего не может для меня сделать и что я должен быть сам по себе. А потом появилась ты и стала дразнить. Я разозлился, подумал, какого черта Альбин кому-то обо мне рассказывает, если решил исчезнуть из моей жизни? Понимаешь, я совершенно не помню своих родителей, он был для меня вместо них. Благодаря заботе Альбина я, относительно, конечно, но все же нормальный человек. Я могу рассуждать о чем угодно, усваивать информацию, планировать будущее. У меня есть работа, хорошие товарищи, отличные друзья. Я ведь был овощем, знаешь? Мне светил психоневрологический интернат до конца дней. Он взял надо мной опекунство и несколько лет выхаживал.
— Слушай, — осторожно сказала она. — Ты говоришь так, словно это не с тобой происходило. Но ведь это, должно быть, очень… больно вспоминать, нет?
— Так и было поначалу. Я никому ничего не рассказывал. Но однажды, друг сказал мне: "Рико, что случится, если ты кому-нибудь расскажешь?" Я подумал и понял — ничего. И так легко стало жить! Знаешь, здорово ничего не скрывать. К тому же, когда я снова и снова рассказываю все это, кажется, что не со мной все это случилось. Так что, если тебя что-то тяготит, лучше, расскажи.
— Все совсем не так, — помолчав, сказала Кира. — Альбин никогда не рассказывал, что у него был воспитанник до меня. Я сама все о тебе поняла.
— Сама?
— Просто у меня сверхчувствительное обоняние, — Кира, несмотря на откровенность парня, не горела желанием раскрывать все карты. — Я по запаху поняла, что ты из патруля.
— Вот как? — лицо его стало серьезным. — А про то, что я живу один? Тоже по запаху?
— Ах, это. Когда я была маленькой, папа водил меня в кафе неподалеку от дома. И каждый раз, когда мы приходили туда, за дальним столиком у окна сидел старик. Он всегда заказывал один только чай и пил его подолгу и сосредоточено. Однажды, папа сказал мне, что этот старик, должно быть очень одинок, если приходит в кафе просто попить чай. "Это так грустно, когда дома тебе не с кем разделить чашку чая", — сказал тогда папа. Мне вспомнилось это, но я не хотела говорить вслух, случайно вырвалось. Мне очень стыдно. Прости.
