Сонька ловит мой взгляд и тут же сердится.
– Че зыришься? Я тебе че, это… как его… Ну, в музеях… экс… экс…
– Экспонат! – подсказываю я и задаю вопрос, который вертится в голове:
– Послушай, Сонь, что это за кучи песка в некоторых дворах?
– Это порода из хвостов, – поясняет Сонька.
– Что за хвосты? – спрашиваю я еще и потому, что о каких-то хвостах говорил в поезде Бурелом с попутчиком.
– Ну, как бы тебе объяснить… Руда из шахты идет на обогатительную фабрику, там она измельчается, и из нее извлекаются крупицы драгоценного металла. Отработанная измельченная порода, в которой уже нет ничего ценного, сваливается в отвалы или в хвосты. Но кроме измельченной породы есть еще и так называемый базальт, это тоже пустая порода, только в виде камней. Этот базальт сваливали рядом с отвалами.
– Ни фига себе! Откуда ты это знаешь?
– У меня папка работал в шахте. Вот мне все и рассказывал.
– А зачем тогда во дворах-то эта порода, если она пустая?
Но ответить Сонька не успевает: на крыльцо скособоченного дома, мимо которого мы идем, покачиваясь, выходит тощий мужик, и я невольно замедляю шаг. Бурелом!
– Слышь, Сонька! – кричит он своим отвратительным, тонким, похожим на женский, голосом. – Говорят, к Михе родственник из Москвы приехал?
– Да, дядя Ген, приехал!
– Ну и где он сейчас?
Я дергаю Соньку за рукав. Молчи, мол.
– Дома, дядя Ген, отсыпается.
– А это кто, Сонь?
– Друг мой, дядя Ген, из Безруково.
– А-а-а… – дядя Гена громко вздыхает, не отрывая взгляда от меня, и я почему-то уверен, что он меня узнал. – Счастливый Миха. Родственники в Москве…
Тяну Соньку за собой, чтобы поскорее отойти от дома Бурелома. Пройдя еще немного, она продолжает:
– А вот это уже Индокитай.
Я невольно останавливаюсь.
Передо мной странный ансамбль из остатков кирпичных сооружений. Может, в этом месте проходили съемки какого-то исторического фильма типа «Последний день Помпеи», думаю я, но Сонька тут же опровергает мои предположения.
– Здесь когда-то был культурный центр Благодатного. Давно, нас с тобой еще не было. Тогда, говорят, работала шахта, и все это принадлежало ей. Вот это – площадь Ленина. Справа от нее – здание с колоннами – бывший дворец культуры, чуть подальше – библиотека, еще дальше – комбинат бытового обслуживания.
– Так почему они в таком виде? – недоумеваю я. – Кто их разрушил?
– В 90-е годы шахта закрылась, и оказалось, что все эти сооружения никому и не нужны. Вот местные и начали все разбирать и по кирпичику растаскивать.
Среди этих руин больше всего меня привлекает бывший дворец культуры. Между двух обшарпанных колонн, прямо над зияющим оконным проемом, за которым виднеются выложенные из мозаики атланты с поднятыми вверх руками, болтается выгоревший на солнце транспарант. Если поднапрячься, то можно прочитать, что на нем написано: «Труд в СССР есть дело чести, доблести, славы и геройства!». Достаю телефон, делаю снимок.
Потом взгромождаюсь на то, что когда-то было подоконником, и спрыгиваю вниз.
Тут тоже есть то, на чем может остановиться взгляд фотографа. Щелк, щелк, щелк! Представляю, как все эти фотографии будут отличаться от тех, что печатают в отцовских «Просторах», и уже собираюсь снять видео, как вдруг слышу разухабистые голоса. Я замираю, в какой-то момент мне кажется, что сюда приближаются Попов с дружками – такая же ненормативная лексика, такие же агрессивные нотки.
В оконном проеме появляется Сонькина голова:
– Вылазь скорее, бежать надо!
Глава 12
Но вылезти я не успеваю – голоса совсем рядом.
– Теперь уже сиди там, – шепчет Сонька, – все равно убежать не успеем. Сиди, может, обойдется.
От страха судорогой сводит живот. ЭТИ, похоже, в сто раз хуже, чем поповские.
– А что мы тут делаем? – слышится отвратительное сюсюканье.
– Отвали, Трясина! – отвечает Сонька. По ее голосу не скажешь, что она напугана. – Да и вообще, идите-ка лесом.
– Ага, так мы и пошли, спасибочки! А вот интересно, кого ты там прячешь?
Я вжимаюсь в стену, но это не делает меня невидимым, и появившаяся сверху рожа с хихиканьем произносит:
– О, смотрите-ка, женишок!
И тут же вместо одной в оконном проеме уже четыре рожи:
– Ни фига себе! Откель взялся?
Я прячу в карман телефон и делаю вид, что не слышу, хотя понимаю, что это глупо.
Опять голос Соньки:
– Отвалите от него, это наш гость!
– Чего?
– Пустите! Петь, помоги!
Помоги! Если бы я знал, как ей помочь!
– Сейчас, – все же кричу я и пытаюсь выбраться наверх, для этого нужно, ухватившись руками за остатки подоконника, подтянуться и забраться на него, но сил не хватает, и я сваливаюсь вниз. И, еще не поднявшись, вижу, как с этого же подоконника спрыгивают четверо и медленно приближаются ко мне. На лице у каждого из них не обещающая ничего хорошего ухмылочка. Поднимаюсь и пячусь назад до тех пор, пока не упираюсь спиной в стену.
Трясина с дружками буквально надвигаются на меня, точь-в-точь как это делает Попов со своей командой.
– Отстаньте от него! – кричит Сонька, тоже спрыгивает с подоконника, отталкивает Трясину и встает передо мной – худенькая маленькая пичужка. – Говорю же, он гость!
– И откуда же взялся этот толстячок? – сладким голосом спрашивает Трясина. – Поди, из Безруково?
– Бери выше! – отвечает Сонька.
– Значит, из Безногово?
– Или из Безносова?
– Или из Безротова? – подхватывают остальные.
Слышится противный хохот.
Трясина подходит к Соньке, и вот она уже отлетает в сторону, а он хватает меня за грудки, оттаскивает от стены и бьет в живот. Я падаю на спину, больно ударяюсь головой обо что-то твердое и на какое-то время теряю сознание. А когда прихожу в себя, вижу над лицом подошву чьего-то ботинка. Я мысленно прощаюсь с жизнью и опять слышу истошный крик Соньки.
Глава 13
И вдруг… вдруг происходит непонятное – рядом со мной возникает расплывчатый, чуть светящийся силуэт молодого мужчины с тонкими усиками, очень похожий на того, что мне приснился в самолете. Силуэт наклоняется, я чувствую холодное прикосновение чего-то к ладони, и оно, это прикосновение, как будто бы вливает в меня силы. С несвойственной мне прытью я вскакиваю, прижимаю Трясину к стене и боковым зрением вижу крадущихся сзади его друганов. Стремительно оборачиваюсь, делаю несколько резких движений руками – и вот уже они, а потом и их вожак беспомощно барахтаются на том месте, где я только что прощался с жизнью. Откуда-то в голову приходят нужные слова.
