Молотов в своей речи 31 октября 1939 года отказывал Польше, «уродливому детищу Версальского договора», в праве на существование
[828]. 27 сентября Майский заявил сэру Лоуренсу Коллеру, британскому послу в Норвегии, что СССР удовлетворится в Польше возвращением того, что было потеряно в войне 1920 года
[829].
Массовые убийства польских военнопленных в Катыни, Твери, Харькове и тюрьмах Восточной Польши, а также депортация населения с оккупированных территорий в феврале – марте 1940 года показали размах подготовленной советским руководством мести за унижение армии и революции в 1920–1921 годах, при непосредственном участии Сталина.
Вначале постановление Политбюро от 2 декабря 1939 года предусматривало высылку «осадников»
[830]. Речь шла о ветеранах советско-польской войны, 85 % среди которых составляли этнические поляки; за проявленную храбрость они получили земли в приграничных областях Восточной Польши, населенных преимущественно украинцами и белорусами. Эти вооруженные солдаты-земледельцы, создавшие в 1922 году собственное объединение в масштабах Восточной Польши, представляли, с точки зрения Берии и Сталина, одновременно и самую серьезную базу контрреволюции, и авангард Польши Пилсудского. 23 декабря по предложению секретаря компартии Белоруссии Пономаренко было решено выслать вместе с осадниками и лесничих. Речь шла о стратегически важной в случае войны профессии, допускать к которой следовало только лояльных граждан. В результате первый контингент, подвергшийся депортации в феврале 1940 года, состоял из 9 тысяч семей своего рода польских казаков, вынужденных бросить все свое имущество
[831]. Во время депортации, проходившей в лютый мороз, нередки были случаи сопротивления, которые подавлялись с помощью советских пограничников
[832]. Контингент выселяемых значительно увеличился за счет других категорий польских жителей приграничных областей: по советским данным, депортации подверглась 21 тысяча семей, по польским – 139 794 человека
[833].
Весной 1940 года Сталин и Берия решили обезглавить польскую армию и руководящие органы Второй Республики. Под прицелом оказались не только военные, находившиеся в плену с осени 1939 года, но и все представители старого строя: землевладельцы, полицейские, жандармы, агенты польской разведки, чиновники, промышленники, члены «контрреволюционных организаций». 5 марта 1940 года был отдан приказ об уничтожении военнопленных, содержавшихся в лагерях Козельска, Осташкова и Старобельска, а также 6 тысяч заключенных, попавших в тюрьму после оккупации Восточной Польши, к которым добавились 1300 человек, задержанных в апреле. 21 892 человека, в том числе 14 587 военнопленных, были расстреляны в упор в Катынском лесу, в тюрьмах НКВД Калинина и Харькова и на полигонах Куропаты и Быковня, уже использовавшихся во время Большого террора. По опробованному в предыдущие годы методу параллельно было выслано 59 434 члена семей расстрелянных. Речь шла в первую очередь о выселении из Восточной Польши всех обеспеченных и образованных людей. Поразительно, но в тех же вагонах на восток высылались проститутки
[834]. Можно только задаваться вопросом, стояло ли за этим стремление добавить к трагедии депортации в Казахстан и Сибирь дополнительное унижение…
Реваншистский дух, однако, не ограничивался Польшей. Желание уничтожить санитарный кордон, выстроенный в 1920-х годах империалистическими державами для удушения революции, было слишком велико. Поэтому в июньских ультиматумах, предъявленных Москвой балтийским странам, подчеркивалась необходимость разорвать тайные союзы, связанные с Балтийской Антантой. Первой внешнеполитической инициативой новых эстонских и латвийских властей, контролируемых Кремлем, стал роспуск альянса, объединявшего Ригу и Таллин с 1923 года
[835]. Нельзя даже представить себе лучшего символического завершения существования системы союзов, которую в Москве всегда считали направленной против СССР.
Начиная с лета 1939 года главной заботой Сталина и Молотова стало не допустить, чтобы под влиянием советско-германского пакта и финской войны была воспроизведена логика иностранной интервенции 1918–1920 годов. Сценарий действительно мог повториться: достаточно было перенести борьбу с Германией на советскую территорию, сражаясь заодно и с большевизмом, заблокировать доступ с моря и пути снабжения с севера и юга. Говоря о Черном море, Сталин в мрачных красках рисовал фортификацию и ускоренную милитаризацию проливов. 1 октября в беседе с министром иностранных дел Турции Шукри Сараджоглу он упомянул вероятность новой военной авантюры британцев на Черном море, как во времена Врангеля
[836]. В самом начале 1940 года в связи с вопросом помощи Финляндии против СССР и периферийной стратегии борьбы против Германии финны (прежде всего маршал Маннергейм), англичане и французы обсуждали идею высадки экспедиционного корпуса в Петсамо в целях дальнейшего наступления на Мурманск и Кандалакшу для получения выхода к Белому морю. 19 января Эдуар Даладье развернул перед генералом Гамеленом и адмиралом Дарланом грандиозные планы нападения на СССР, бакинские нефтяные месторождения и железную дорогу, ведущую к Мурманску
[837]. Но уже с начала февраля по инициативе Великобритании авантюрный проект высадки в Петсамо был отвергнут в пользу операций в норвежском Нарвике. Дошедшие до Москвы отголоски этих планов вызвали, однако, беспокойство советских руководителей, которые боялись в том числе, что к ним присоединится и Япония
[838].
