Наконец, в этом был и внутриполитический реванш. Большинство первых дипломатов революционной России исчезли в период чисток по обвинению в троцкизме. Теперь они рассматривались как предатели интересов родины и революции. Как мы видели, уже в 1938 году Литвинову пришлось защищать легитимность уступок, сделанных в начале 1920-х годов при подписании договоров. В длинном меморандуме от 5 ноября 1940 года, посвященном Турции, Берия говорил о последствиях Карсского мирного договора и англо-французских интригах против СССР на территории Турции; он подчеркивал связь между предательской политикой Троцкого и его сторонников, в частности Карахана, и территориальными уступками, сделанными в ходе мирных переговоров. Сталин, которому в меморандуме воздавали хвалу за то, что он никогда не торговал советской территорией, внимательно прочитал его и использовал впоследствии отдельные фрагменты в своих выступлениях
[839].
Таким образом, новая граница стала одновременно и возмездием, и тройным реваншем. Вслед за проникновением советских войск на новые территории там очень быстро стали реализовываться все сталинские механизмы интеграции (паспортизация, коллективизация, колонизация) и репрессий (расстрелы, депортации, аресты) с целью превратить эти неблагодарные территории в лояльные и социалистические края. В беседе с Димитровым Сталин утверждал: «Что плохого было бы, если в результате разгрома Польши мы распространили социалистич. систему на новые территории и население»
[840]. Быстрая советизация присоединенных территорий была еще и реваншем по отношению к капитализму в целом.
Окончательные этнические границы
Реванш сопровождался завершением проектов этнического характера. Приведение границ в соответствие с этнической ситуацией являлось ясным требованием советского руководства в 1939–1940 годах. Это стремление проявилось при демаркации германской и советской зон влияния, при разделе территорий, приобретенных благодаря аннексии Бессарабии и Северной Буковины, наконец, в политике эвакуаций и переселений, проводившейся начальником Переселенческого управления при СНК Е. М. Чекменевым. Будучи выгодным прежде всего украинскому, белорусскому и литовскому национальным проектам, этот подход ставил последние на службу советской территориальной экспансии.
Секретный протокол, подписанный 23 августа, предусматривал, что раздел польской территории между Германией и СССР пройдет по трем рекам: Нареву, Висле и Сану, – что не соответствовало никаким этническим границам и разрезало на части Варшавское и Люблинское воеводства
[841]. В ходе военных действий на территории Польши немецкие войска дошли до Львова, столицы Восточной Галиции. Напомнив в разговоре с Шуленбургом о том, что военные совсем не любят отдавать захваченные ими территории, Сталин выразил обеспокоенность вопросом границы в связи с тем, что Львов мог оказаться включен в германскую часть Польши, в то время как советское правительство считало его частью Украины. 20 сентября Гитлер предложил окончательную линию демаркации, с которой не согласился Молотов: он выступал на юге за этническую границу, соответствовавшую территории расселения украинского населения вплоть до истоков Сана, и предлагал взамен треугольник в районе Сувалок, между Восточной Пруссией и Литвой. Германия согласилась, и генштабы начали переговоры по организации в период с 23 сентября по 3 октября передислокации войск вдоль линии демаркации: на одних участках немцы отступали, а советские войска выдвигались вперед, на других – наоборот. Чтобы избежать столкновений, расстояние между колоннами должно было составлять не менее 25 км. Обе армии увозили из оставляемых ими районов эшелоны с трофеями, захваченными у польской армии и гражданского населения
[842].
Однако уже 25 сентября Сталин и Молотов предложили вернуться к варианту, близкому к линии Керзона, и установить рубеж по Бугу, а не по Висле. Это означало бы проведение границы по этническому принципу, между польским населением к западу от реки и украинским и белорусским – к востоку. В обмен Кремль, уже готовивший в тот момент ультиматумы в адрес балтийских государств, захотел включить в свою сферу влияния Литву. Риббентроп возразил, что немцы выполнили основную военную работу в Польше
[843] и должны получить возмещение, прежде всего экономическое. Берлин не хотел лишиться нефтяных ресурсов, расположенных на юго-востоке, в районе Дрогобыча и Борислава, а также Августовского и Белостокского лесных массивов на северо-востоке
[844]. Однако советское предложение в итоге было принято, поскольку Гитлеру для успешного нападения на Западную Европу было необходимо сотрудничество с СССР. В качестве компенсации Москва обязалась поставить Германии до 500 тысяч тонн нефти. К тому же планировалось впоследствии выпрямить границу в пользу Восточной Пруссии в районе литовского города Мариямполе (см. карту 14).
Итак, при разделе Польши советские власти с выгодой для себя использовали линию, предложенную лордом Керзоном в контексте советско-польской войны. Сталин превратил эту линию из дипломатической в этническую, отделяющую украинцев и белорусов от поляков, и исправил ее на юге в пользу украинцев. Разумеется, британский министр никогда не предполагал включить польский город Львов в состав Украины.
Таким образом, советские лидеры не стали претендовать на территории к западу от Буга, как им предлагали это немцы, унаследовавшие старые представления о русской Польше, а постарались получить взамен Восточную Галицию, принадлежавшую до 1914 года Австро-Венгрии
[845]. Они отталкивались от этнографической карты, которая лежала в основе отвергнутых требований украинской делегации на мирной конференции 1919 года. Представленный тогда меморандум опирался на многочисленные лингвистические, исторические, религиозные и экономические данные, собранные этнографами до 1914 года. В нем содержалось требование независимости для Украины, которое осенью 1939 года, разумеется, уже не стояло на повестке дня. Но этот меморандум наметил идеальную национальную территорию, которая совпадала с тем, чего пытались достичь Сталин, Молотов и Хрущев в ходе предпринятого ими в 1939–1940 годах «собирания украинских земель»
[846].
