Что касается методов политического и идеологического воспитания пограничников, то они существенным изменениям не подверглись. Награды оставались главным инструментом, призванным обеспечить сплоченность и героизм. В июле 1938 года Сталин потребовал наградить орденом Красной Звезды всех пограничников, отличившихся при поимке польских шпионов
[221]. По приказу Берии было проведено два крупных награждения: 31 марта и 26 августа 1939 года, через несколько дней после подписания пакта о ненападении
[222]. Речь шла о том, чтобы сплотить погранотряды, представив к наградам прежде всего рядовых бойцов, и поставить акцент на помощи со стороны местного населения, вручив медали белорусским и украинским колхозникам
[223]. Документальный фильм «Крепость обороны», снятый Минской студией кинохроники, тоже нес на себе отпечаток атмосферы подготовки к гражданской обороне. В нем, в частности, можно было увидеть, как колхозники колхозов «Сталин» и «Первое мая» Узденского района Минской области отрабатывают военные приемы под руководством пограничников
[224].
Партийные работники, отвечавшие за политическое воспитание на западных погранзаставах, делали все от них зависящее, чтобы объяснить сложную международную обстановку и советскую внешнюю политику.
Приближение войны не вызывало ни у кого сомнений, и комсомольцы-пограничники в один голос говорили о своей любви к родине. Желая умереть коммунистами или надеясь на своего рода божественную защиту, они просили принять их в партию и заявляли о готовности «бить врага по-хасановски»
[225]. Но какого именно врага? Это как раз и было неясно, как об этом свидетельствовали многочисленные слухи и сложная, порой противоречивая риторика, не исключавшая ни одного из сценариев. Непреложной, всеми усвоенной истиной была идея капиталистического окружения и образ «польского пана» как врага. В остальном сценарии варьировали; их лейтмотивом, однако, было представление о потенциальной угрозе со стороны Германии и идея, что Великобритания и Франция натравливают ее на СССР. В этих условиях соглашение с Берлином представлялось лучшим способом сохранить мир. Тем не менее в конце августа – начале сентября в умах царила растерянность. 12 сентября 1939 года автор донесения политотдела пограничных войск Киевского округа о политико-моральном состоянии войск сообщал:
Красноармеец Скотников М., беспартийный, призыва 1938 г., в беседе с политруком комендатуры заявил: «Мы будем выполнять договор, но если сама Германия нарушит его и втянет нас в войну, тогда берегитесь капиталисты. У нас малый и старый встанут с винтовкой в руках и отдадут жизнь за Родину»
[226].
Два дня спустя пограничник 17-й заставы Баяндин в беседе с замполитрука говорил: «Англия и Франция неактивно действуют против Германии. Они хотят, чтобы Германия приблизилась к границам СССР»
[227]. Накануне нападения антифашистский и антигерманский тон вновь зазвучали с особой силой. В ответ на различные декларации пограничник, комсомолец Иван Сергеев призыва 1936 года, заявил на собрании, посвященном международному положению: «Если фашистская Германия покорит Польшу, а потом пойдет на Советский Союз, то мы ее встретим как полагается»
[228].
Тон советской пропаганды был намеренно двусмысленным, с тем чтобы предотвратить сопротивление войскам Красной армии, которые готовились войти в Восточную Польшу. Эта цель была достигнута, и оборонительные способности КОП в значительной мере нейтрализованы. Пребывая в растерянности, те польские пограничники, что еще оставались на восточной границе, не везде и не сразу оказывали сопротивление советским частям. Это нападение застало врасплох как правительство, так и командование польских вооруженных сил. В результате переброски сил на запад, против наступающего вермахта, восточная граница страны была защищена крайне слабо
[229]. Подтягивание советских войск не обеспокоило поляков, которые увидели в этом оборонительные маневры, вызванные германской атакой. В ряде донесений даже говорилось об улучшении отношений на границе и упоминались красноармейцы, которые, проникая на польскую территорию, не стреляли, а говорили, что будут помогать сражаться с немцами
[230].
17 сентября в районе полудня верховный главнокомандующий польской армии Эдвард Рыдз-Смиглы отдал войскам следующий приказ:
Советы вторглись на нашу землю. Приказываю общее отступление в Венгрию и в Румынию самыми короткими путями. С большевиками не сражаться, разве что в случае атаки с их стороны или попыток разоружить отряд. Задание обороны, стоящее перед Варшавой и другими городами, остается неизменным. В случае приближения большевиков города должны договариваться с ними о выводе гарнизонов на территорию Венгрии и Румынии
[231].
По сообщению сбитого с толку бурмистра Острога, во главе советских частей, вошедших в этот приграничный городок, шло несколько человек, распевавших польскую патриотическую песню «Первая бригада». В Тернополе префект с помощью громкоговорителя обратился к населению с призывом радушно встретить Красную армию. Где-то замешательство продлилось несколько часов, где-то – два-три дня
[232]. Понеся тяжелые потери, части Корпуса охраны границы начали отступать уже вечером 17 сентября. 29–30 сентября 9 тысяч отступающих бойцов КОП под командованием Вильгельма Орлика-Рюкеманна вступили в бой с советскими частями под Шацком. Спорадические бои продолжались до 1 октября. Впоследствии ряд офицеров КОП был интернирован в Осташковском лагере (Тверская область)
[233], а следующей весной большинство из них было убито НКВД
[234].
