Понятие пограничной зоны как особого функционального пространства и зоны действия государственной политики, ограниченной определенной территорией, получило широкое распространение в XIX веке в соглашениях между соседними государствами
[243]. Оно встречается как в международном, так и во внутреннем праве. Так, уже в XVIII веке была определена зона действия английских и французских таможенников в районе Ла-Манша: 3 лье на суше и 3 морские мили на море
[244]. В Российской империи полномочия таможенников и пограничников, в том числе право преследовать нарушителей, проводить расследования, обыски и задержания, расширялись по мере приближения к границе (50 верст, 30 верст, 21 верста, 7 верст, 875 саженей)
[245]. Во время Балканских войн, а затем в ходе Первой мировой войны понятие пограничной зоны использовалось также для оправдания массовых принудительных перемещений населения
[246]. Тем не менее лишь по окончании Первой мировой войны это понятие стало применяться повсеместно.
Речь шла прежде всего о сознательной политике добрососедства: как тогда считалось, в разрушенной войной Европе такую политику во что бы то ни стало следовало проводить, в том числе – или даже прежде всего – бывшим врагам. Работа европейских юристов, сотрудничавших с юной Лигой Наций, полностью вписывалась в эту логику обеспечения коллективной безопасности и мира между народами. Старые и новые государства стремились окружить себя нейтральными или демилитаризованными зонами, которые иногда совпадали с бывшими прифронтовыми районами, способствуя их замирению. Так, в целях обеспечения безопасности на франко-германской границе было принято решение о демилитаризации Рейнской области и временной передаче Саарского бассейна под управление Лиги Наций. Этот процесс не ограничивался территорией Европы
[247]. Часто вставал и вопрос создания буферных зон вдоль западных границ России и дружественных ей советских республик.
Кроме того, реорганизация пространства на востоке Европы обуславливала необходимость учитывать «антропологическую» специфику приграничных зон и областей, где пространство повседневной жизни не совпадало с новыми политическими рубежами. Сами по себе трансграничные обмены не были чем-то новым: на востоке Европы на границах империй еще до Первой мировой войны практиковалась выдача пропусков («легитимационных билетов»). Они действовали в течение года и позволяли регулярно пересекать границу лицам, работавшим за границей, а также владельцам и персоналу имений, расположенных по обе стороны рубежей. Эта практика получила продолжение, когда возникшие на развалинах империй новые государства подписали двусторонние договоры, предусматривавшие создание пограничных зон с особым режимом торговли и перемещений для местного населения
[248]. Подобные соглашения о «малых границах» или «малых трансграничных потоках» часто являлись приложением к торговым договорам; они признавали специфику повседневной жизни на периферии новых государств, позволяя жителям деревень и городов, расположенных на расстоянии 10–15 км от границы, получать пропуска и специальные разрешения. В этих соглашениях определялись также пункты пересечения границы и товары, освобождаемые от уплаты таможенных пошлин. Существовали ли подобные соглашения в советских республиках в 1920-е годы? Как они соотносились со стремлением обеспечить идеологическую защиту нового революционного пространства?
Пытаясь ответить на этот вопрос, я буду опираться на материалы центральных и местных (республиканских и областных) государственных и партийных архивов, расположенных, в частности, в Минске и в Выборге. Много интересной информации содержат также опубликованные в начале 1960-х годов советские дипломатические документы. В предметно-тематическом указателе к ним можно найти четыре рубрики, которые свидетельствуют о значительном интересе большевиков к политике границ и к отношениям с соседними государствами: «режим государственной границы», «режим советских территориальных вод», «вмешательство иностранных государств в дела советских республик» и «невмешательство во внутренние дела других государств»
[249].
Унаследовав рубежи, горизонт которых выходил за рамки политических границ, большевики активно действовали на европейской послевоенной сцене, на практике применяя нормы международного права. При этом, однако, они преследовали ряд специфических целей, которые нам предстоит рассмотреть в ходе анализа понятий «передовой фронт», «малая граница» и «пограничная зона» – трех вариаций на тему плотной и широкой границы, не сводимой к одной линии.
Передовой фронт революции
В идеологии основателей советского государства борьба классов сочеталась с подвижным характером границ
[250]. В краткосрочной перспективе это означало значительную гибкость в территориальном вопросе. Одним из поздних проявлений такой гибкости стало в 1954 году решение Н. С. Хрущева подарить Крым Украинской ССР, которое ему до сих пор не могут простить русские националисты. В начале 1920-х годов кремлевские политики руководствовались соображениями, заметно отличающимися от имперских и великодержавных геополитических концепций, возврат к которым произошел только в конце 1930-х годов. Следует, однако, уточнить, что большевистская гибкость вовсе не означала отказа от территориальных притязаний, как об этом свидетельствует вторжение в меньшевистскую Грузию или наступление Красной армии на Варшаву в 1920 году. Этот подход следует, таким образом, поместить в контекст оригинального, многопланового метода управления революционным или потенциально революционным пространством.
