Нерушимость границ и защита территории
В самом деле, как могли большевики поверить в то, что капиталистические державы примирятся с существованием Страны Советов? Переход к мирному сосуществованию, наметившийся в начале 1920-х годов, не повлиял на общую враждебность в отношениях между двумя системами. Более того, большевики были убеждены, что успехи, которых удалось добиться советской дипломатии начиная с 1924 года, не могли не усилить желания капиталистических стран рано или поздно свести счеты с СССР. Сразу подчеркнем важность этого «не могли не» в советской ментальной и риторической системе, в которой логические заключения нередко служили достаточным доказательством существования проблемы. Впрочем, наглядных проявлений враждебности по отношению к СССР тоже хватало. Счет им вели как дипломаты, так и сотрудники разведки и органов безопасности: вербовка шпионов иностранными консульствами, засылка агентов через границу, военные провокации, антисоветские кампании в печати, проекты антисоветских блоков, подготовка военной интервенции… Служил ли этот поток информации для выработки политики, и если да, то какой?
Особое внимание к вопросам обороны территории и защиты границ стало заметным в 1925 году. Первая большая волна страха перед новой войной, которая в историографии нередко датируется 1927 годом, в действительности была запущена двумя годами ранее
[422]. Затем приступы страха повторятся в более широких масштабах осенью 1926 и весной 1927 года. Как связана инструментализация военной угрозы с поиском мира на границе? Какое место занимала в этой ситуации информация, поступавшая с границ? Как мы убедимся, советские власти рассматривали пограничные инциденты в качестве барометра отношений между соседями. Ощущение уязвимости, присущее слабому изолированному государству, обеспечивало границе центральную роль в политике. На повестку дня вставала милитаризация рубежей.
От угрозы войны к поиску мирных решений: повторяющийся сценарий
В архиве главы советской политической полиции Ф. Э. Дзержинского хранится толстая папка с документами, касающимися обострения международной ситуации и необходимости усилить обороноспособность страны. Они относятся к маю 1925 – июлю 1926 года. В большинстве из них речь идет об «агрессивной политике Польши и положении в Польше после переворота Пилсудского»
[423]. Среди опубликованных дипломатических документов за 1925 год также можно найти много деклараций Чичерина, в которых говорится о необходимости лучше защищать границы. Так, 14 мая 1925 года, выступая перед делегатами 3-го съезда советов СССР, нарком иностранных дел заявил:
Наша политика, имея своей основой стремление к сохранению мира и содействие всеобщему миру, есть политика оборонительная, которая всеми своими комбинациями, усилиями и действиями преследует цели защиты или подготовку защиты наших территорий, наших границ, наших берегов и тех путей, которые ведут к нашим берегам
[424].
Далее дипломат описывал попытку Великобритании задушить СССР путем организации контрнаступления на балтийском и черноморском направлениях при активном участии Польши
[425]. По мнению Чичерина, обеспокоенность Лондона объяснялась созданием союзных республик в Средней Азии, способных подстегнуть революционный ирредентизм в этом регионе, и хорошими отношениями между СССР и его афганским, китайским и персидским соседями. Рассуждения Чичерина свидетельствовали о возвращении к геополитическому прочтению пограничных конфликтов. Враждебное отношение Лондона связывалось с советскими успехами на восточных границах и, таким образом, выходило за рамки идеологического противостояния, вписываясь в традиции «большой игры» между Российской и Британской империями. Что касается Польши, то в силу своего географического положения она считалась естественным плацдармом для любой военной атаки против советской территории. Такой географический детерминизм заставлял рассматривать польское государство в качестве непременного источника угрозы и одновременно стремиться к подписанию с ним договоров о добрососедских отношениях.
Как подчеркнул 23 января 1925 года М. И. Калинин во время встречи с новым посланником Польши в СССР Кентжинским,
географическое положение и общая граница обеих наших стран создают ряд общих интересов, развитие которых базируется на прочных и нерушимых принципах заключенных договоров и, несомненно, будет способствовать укреплению добрососедского сожительства
[426].
«Добрососедское сожительство» – эти слова были ключевыми в годы НЭПа. Одним из свидетельств этого стали преобразования внутри Разведывательного управления Красной армии (Разведупра). Чтобы не затруднять работу дипломатов, 25 февраля 1925 года было решено сократить численность партизанских отрядов, действовавших в советской погранполосе и за ее пределами, а главное, поставить под полный контроль существующие группы, прежде всего в Восточной Польше и Бессарабии. Уроки, извлеченные из событий в Столбцах и Татарбунарах и вызванных ими дипломатических кризисов, привели к стремлению усилить контроль и впредь избегать любых самочинных действий со стороны вооруженных отрядов, до тех пор свободно пересекавших границу. Большинство этих отрядов должно было отныне переместиться в глубь советской территории
[427]. Пришло время законспирировать все имеющиеся организации, чтобы у дипломатов соседних государств не было доказательств советского вмешательства.
Внимание к безопасности границ и морских побережий СССР становится еще более заметным, если обратиться к деятельности Реввоенсовета, организации, которая осуществляла синтез стратегических соображений Генштаба и целей, формулируемых политическим руководством страны. С 6 сентября 1918 по 20 июня 1934 года Реввоенсовет являлся высшим коллегиальным органом управления армией и флотом. В его состав входило руководство Штаба РККА под председательством наркома по военным и морским делам. В январе 1925 года в этой должности Троцкого сменил Фрунзе, а после смерти последнего в октябре того же года и вплоть до 1934 года главой Реввоенсовета являлся Ворошилов.
