В 1929–1933 годах, и особенно в 1931 году, задержание лиц, пытающихся в поисках работы нелегально проникнуть на советскую территорию, было для пограничников повседневной рутиной. За первое полугодие 1931 года в Белоруссии пограничники задержали 1405 человек, относящихся к одной из трех категорий: «кулаки», бегущие за границу; советские и польские дезертиры; «перебежчики», пытающиеся проникнуть в СССР. Из 171 «кулака» 111 было задержано на границе при попытке бегства, а 8 – при попытке вернуться
[547]. Среди дезертиров было 17 польских солдат и 1 пограничник, бежавшие в СССР; в противоположную сторону пытался бежать 1 советский пограничник. Но наиболее значительным было число «перебежчиков»: 1268 человек
[548]. Большинство тех, кто просил убежища в СССР, объясняли это экономическими трудностями и плохими условиями жизни в Польше. Такой же была ситуация и на границе с Финляндией. Финноязычное радио, вещавшее из Ленинграда и Петрозаводска, оказывало большое влияние на безработных жителей приграничных районов Финляндии. В 1932 году в СССР пыталось попасть 7200 финских мигрантов
[549].
Какой прием был им уготован? Чтобы нарисовать по каждому участку границы и за все десятилетие точную картину того, сколько перебежчиков получили разрешение остаться в СССР, были высланы на родину или депортированы, следовало бы провести огромную работу в местных архивах. Заметим при этом, что следственные дела зачастую по-прежнему недоступны для исследователей, как, например, в Минске, где они были в 1956 году переданы в КГБ. Поэтому здесь мне придется ограничиться несколькими отдельными случаями. Проблема нелегальных иммигрантов существовала по обе стороны границы.
Выдворение практиковалось и здесь и там. Повсюду власти пытались воспрепятствовать притоку неимущего и порой сомнительного с политической точки зрения населения. Как вспоминает Петр Кондратьев, служивший на белорусско-польской границе,
с июля 24-го года служил в должности начальника пограничной заставы по строевой части 13-го пограничного отряда в Койданово. Было очень много перебежчиков, десятками проходили. В некоторые дни – до 100 человек. Мы их принимали. При комендатуре был помощник коменданта по секретно-оперативной части. Он проводил проверку. В основном потом всех забирали и отправляли обратно в Польшу. Некоторых отбирали и увозили в Минск. Не хотело наше правительство принимать их. В стране голод, разруха. Мы уже знали, где поляки устанавливали дозоры, пикеты. Старались, чтобы перебежчики, возвращаясь, не нарывались на них. Посылали в безопасную зону
[550].
Информация из доступных архивных дел подтверждает описываемую Кондратьевым процедуру. Все лица, пересекшие границу, задерживались и подвергались допросу в целях выяснения их биографии и причин, толкнувших их на этот шаг. На протяжении всей проверки они содержались под стражей, что, кстати, создавало организационные трудности, поскольку ни один бюджет не предусматривал средств на их содержание на погранзаставе или в ближайшей комендатуре. Проверкой занимался особый отдел ОГПУ при содействии Центрального бюро КП БССР. Их действия свидетельствовали о стремлении отобрать тех, кого можно было оставить в Стране Советов. Так, 12 ноября 1922 года границу в районе Рубежевичей перешли трое рабочих-кожевенников из Гродненского повета: 17-летний комсомолец Теркель и беспартийные Матулевич (18 лет) и Эпштейн (24 года). Они пришли в милицию Койданова и попросили разрешения остаться в СССР. После проверки, проведенной особым отделом № 3, они были отправлены служить в одну из воинских частей Белоруссии
[551].
Несмотря на все препятствия и многочисленные случаи выдворения, поток перебежчиков не иссякал и в последующие годы. С 1926–1928 годов, однако, наблюдается увеличение сроков содержания под стражей, рост числа арестов и судебных приговоров. Усиление бдительности коснулось и репатриаций по амнистии. В начале июля 1926 года ОГПУ потребовало свести к минимуму число перебежчиков. На финской границе чинились препятствия возвращению бывших повстанцев и эмигрантов из числа карелов и ижорской народности, которые систематически подвергались аресту
[552]. Из 213 русских, бежавших из Латвии и арестованных за незаконный переход границы до 1930 года, 46 % (97 человек) сделали это в 1926 году
[553].
Как уже отмечалось, начиная с 1925 года незаконный переход границы стал чаще сопровождаться обвинением в шпионаже
[554]. Рассмотрением этих дел занимался военный трибунал. Так, 2 октября 1927 года в 8,5 км от границы крестьянами были задержаны два 23-летних латыша. Речь шла о Яне Петерсоне, сержанте латвийской авиации, который, согласно материалам следственного дела, дезертировал из армии и перешел границу, намереваясь отправиться жить к сестре на Кубань по документам скончавшегося там брата Владимира. Альфред Киллер, ранее служивший кассиром в сбербанке, был безработным и надеялся найти работу в СССР. Однако в распоряжении Особого отдела ОГПУ имелись сведения, которые заставляли подозревать обоих в шпионаже на латвийские спецслужбы. По утверждению двух свидетелей, Киллер получил задание собрать секретные сведения о воинских частях, расквартированных в Белоруссии. В ходе следствия, растянувшегося более чем на год, он якобы дал признательные показания. 4 декабря 1928 года дело было передано на рассмотрение Военной коллегии Верховного суда с обвинением по статье 84 (незаконный переход границы) и 58-6 (шпионаж). Петерсон и Киллер признали себя виновными в переходе границы, но отрицали шпионаж. Председатель Военной коллегии В. Ульрих зачитал подписанное Киллером признание: «Я по заданию Латвийской политохраны перебрался в СССР в целях собирания секретных сведений военного характера». За этим следовал список имен сотрудников латвийских спецслужб с указанием занимаемых ими должностей. «Что же Вы хотите убедить нас в том, что все эти сведения узнали из случайных разговоров», – настаивал Ульрих. Киллер на это отвечал: «Все эти показания я дал потому, что, просидев несколько месяцев под стражей, я хотел ускорить дело, а следователь мне все время говорил – сознайтесь и будете у нас работать. Никаких шпионских заданий у меня не было, в охранке я не служил, а хотел перебраться в СССР на жительство». В конце концов Военная коллегия приговорила Петерсона по статье 84 к одному году принудительных работ, а Киллера по статье 58-6 – к пяти годам лишения свободы, конфискации имущества и трем годам поражения в правах
[555].
