Таким образом, в художественном кинематографе образ пограничника начал развиваться после 1935 года. Основой для него стал ряд архетипических репрезентаций, пришедших из журналистики. Первые кинообразы пограничников были созданы в 1928 году для «Совкиножурнала», посвященного 10-летнему юбилею Красной армии. Этот выпуск кинохроники открывался, согласно описанию, следующими кадрами:
Сухопутные, воздушные, морские участки границы СССР: пограничные столбы, часовой, погранзастава, пограничники в дозоре, самолеты в воздухе, корабли в море. Парад на Красной площади…
[63]
В 1931 году вышел документальный фильм «По советским границам» («Союзкинохроника»), приуроченный к 10-летней годовщине создания пограничных частей. В 1931–1936 годах на погранзаставах было отснято большое количество фотографий. В последующие годы такие изображения тиражировались в немыслимых количествах. Что можно было на них увидеть?
На фотографиях и в кинокадрах пограничники изображались в контексте, например в виде застывшего и напряженно всматривающегося в невидимый горизонт часового в высоких сапогах и с ружьем (ил. 1). Это был обязательно мужчина, поскольку в те годы женщины в погранвойсках не служили. Он был молод и держался подчеркнуто прямо, гордо стоя на страже украшенных триумфальными арками ворот Страны Советов (ил. 2)
[64]. Чаще, однако, пограничники изображались не в местах официального въезда на советскую территорию, а там, где они выполняли свою главную функцию — поиск «нарушителей границы». Они могли быть сняты на фоне дикой природы, возле пограничного столба, на вышке с биноклем, а главное — затаившись, как на охоте, в сопровождении верного пса. Иногда пограничники позировали в маскхалатах, стоя на лыжах.
Кинорепортажи, посвященные погранслужбе, чаще всего начинались с пейзажа и кадров, в которых появлялся пограничный столб, а сразу после него — пограничник на посту. После этого камера направлялась к казарме, выхватывая иногда по пути вышку и дозорную тропу. Жизнь на границе сводилась, таким образом, к нескольким кадрам. В монтажных листах 5-го выпуска «Социалистической деревни» мы читаем:
Поселок пограничников. Пограничники чистят лошадей, делают физзарядку, рассматривают карту, едут верхом, конвоируют контрабандистов, бегут по полю в противогазах, стреляют лежа
[65].
Пограничник делал границу видимой, осязаемой. Без него она ускользала от взгляда. Кустарник, лес, поля — ничто не выдавало присутствия этой линии, за исключением таких удобных изображений рек и берегов. Да и с ними все было непросто. В то время как в коллективном воображении такие реки, как Уссури и Амур, действительно воспринимались в качестве рубежей, на практике все было сложнее из-за многочисленных рукавов и покрытых буйной растительностью берегов. Пейзаж становился по-настоящему пограничным только с появлением заветного столбика, немедленно ассоциирующегося с фигурой пограничника. Советский образ рубежей, таким образом, опирался прежде всего на людей границы, которые, защищая страну, делали осязаемыми ее контуры.
Вплоть до Второй мировой войны в советском дискурсе не использовалось понятие естественной границы. В марксистской традиции последняя могла наделяться положительным смыслом, будучи связанной с демократическими и национально-освободительными революциями начала XIX века. Когда же речь заходила об империалистических державах, это понятие подвергалось яростной критике как служащее «лишь ширмой для прикрытия захватнической политики великих держав»
[66]. В рамках советской постколониальной политики дискурс естественных границ, в частности для обоснования притязаний на выход к теплым морям, напоминал о царских войнах и являлся частью заклейменного русского, имперского, панславистского наследия. Тем не менее во второй половине 1930-х годов в географические репрезентации Советского Союза будет включена идея своего рода евразийской очевидности границ.
Вот как начиналась статья о пограничниках в вышедшем на французском языке в 1938 году «Популярном очерке истории Красной армии», подлинной жемчужине конкретного патриотизма:
На границах нашей любимой Родины. От Баренцева моря до Памира, от Днестра до Берингова моря бойцы Красной армии и Военно-морского флота бесстрашно защищают мирный труд и спокойствие нашей великой Отчизны. Отважные сыны нашего великого народа, они руководствуются славным сталинским лозунгом: «Ни одной пяди чужой земли не хотим. Но и своей земли, ни одного вершка своей земли не отдадим никому»
[67].
Советский Союз представал в виде острова-континента: «Границы огромного Советского Союза достигают 60 тысяч км, что соответствует полутора диаметрам Земли. Воды двенадцати морей омывают неприступные берега нашей страны»
[68]. Так восходящие к Гражданской войне образы капиталистического окружения и осажденной крепости переводились на язык природных метафор. Остров становился географическим эквивалентом гордой изоляции, в которой пребывала страна победившего пролетариата. Такое представление, однако, грозило вызвать притупление бдительности, как это подчеркнул Сталин в своем знаменитом ответе товарищу Иванову, опубликованном в «Правде» 12 февраля 1938 года:
Мы могли бы сказать, что эта победа является окончательной, если бы наша страна находилась на острове и если бы вокруг нее не было множества других, капиталистических стран. Но ‹…› мы живем не на острове ‹…›.
Камера движется от границ к внутренним территориям. Пограничник стоит на страже сокровищ советской жизни и достижений на внутреннем фронте. Особенно ясно эта идея звучала в репортажах киножурнала «Социалистическая деревня», целью которого было освещать успехи социалистического строительства в различных уголках СССР. Так, в 1930 году выпуск, посвященный 10-летию Советской Карелии, начинался с кадров, снятых на советско-финляндской границе (пограничный столб, часовой), затем переходил к объектам лесной и бумажной промышленности и, наконец, к Петрозаводску
[69]. Аналогичным образом строился выпуск от 6 января 1937 года, посвященный Всесоюзной переписи населения:
