На самом деле это было не так. Практика выдачи на месте виз торговым представителям и бизнесменам, направлявшимся в СССР с деловым визитом, была прекращена. Если их пребывание превышало 30 дней, они должны были зарегистрироваться в Наркомате внешней торговли и Наркомфине, подобно постоянным торговым представителям. Заметим, что 29 августа 1935 года в ходе подготовки постановления Н. Н. Крестинский (Наркоминдел) и Ш. З. Элиава (Наркомат внешней торговли) заявляли протест В. М. Молотову по поводу этого пункта, причем он был частично удовлетворен. Они подчеркивали невозможность применять эти меры в отношении турецких, иранских, афганских и синьцзянских коммерсантов, ведших торговлю в Закавказье и среднеазиатских республиках. Учитывая расстояния, состояние дорог и местные обычаи, они не могли уложиться в один месяц и не имели возможности каждый раз ждать разрешения из Москвы для ведения своих дел
[712].
В конце концов на южных и азиатских границах СССР был установлен более гибкий визовый режим. В советской иерархии опасностей торговые связи и соседские отношения виделись особенно угрожающими на западных и дальневосточных границах. Если шпионы могли с равной вероятностью проникнуть через любые границы, в том числе южные, то военная угроза в этих регионах не рассматривалась всерьез. В результате советские посольства и консульства, находившиеся в сопредельных азиатских странах, сохранили право выдавать местные визы монгольским, афганским, китайским торговцам, их коллегам из Восточной Турции, монгольским рабочим, трудившимся на советских предприятиях в Сибири, а также тяжелобольным, нуждающимся в срочном лечении в санаториях Средней Азии и Кавказа. Выдача виз должна была проводиться на основе получения полной информации. Послы и консулы должны были знать имя врача, которому предстояло лечить соискателя визы, или предприятие, на котором рабочий собирался трудиться.
Несколько месяцев спустя, 5 мая 1936 года, Б. С. Стомоняков выступил перед Молотовым в защиту двух советских представительств – посольства в Варшаве и консульства в Карсе: НКВД обвинил их в игнорировании правил выдачи местных виз. Дело в том, что с начала 1920-х годов существовали конвенции об упрощенном пересечении границ для работников железных дорог, речного флота и почты
[713]. Чтобы пересечь границу, им было достаточно подписанного консульством или посольством удостоверения личности с фотографией. Такая виза была действительна от 6 до 12 месяцев. Кроме того, на каждом стыковочном вокзале имелся список трансграничного персонала, и при пересечении границы машинисты и вспомогательный персонал расписывались в бортовом журнале. В тексте советско-польского договора 1934 года уточнялось, что такая виза действует только для проезда от границы до вокзала, без права выхода за пределы последнего. Считая такие гарантии безопасности достаточными, Стомоняков просил, чтобы из постановления о визах были исключены все перемещения, предусмотренные трансграничными договорами. Его проект подвергся критике со стороны заместителя наркома НКВД Г. Е. Прокофьева. Последний был готов согласиться с предложениями Стомонякова в отношении польских и турецких железнодорожников и почтовых служащих, но отказывался распространять выдачу местных виз на всех иностранцев, пересекающих границу в рамках договора о добрососедстве. Заместитель наркома иностранных дел возобновил попытки, грозя огромными трудностями в случае отказа от послаблений
[714].
Квадратура круга: трансграничность и запретная зона
Вопрос о создании запретной зоны на восточной границе еще больше осложнял положение дипломатов: они опасались реакции соседних государств, прежде всего Японии, на меры, которые могли быть восприняты как нарушение международного права.
Первые разногласия между НКИД и властями Дальневосточного края, которых поддерживали Ежов и Ворошилов, возникли уже в июле 1936 года. Последние выступали за введение запретной зоны вдоль всей границы с Маньчжурией и Кореей. 14 сентября 1936 года Литвинов представил свои возражения. Он ссылался на Портсмутский мир, который подтвердил военные интересы Японии в Корее, запретив любые военные меры на корейской границе. Литвинов предупреждал также, что создание запретной зоны, включающей весь север Сахалина, может быть воспринято Японией как подготовка к войне и вызвать ответную реакцию. Напомним, что начало 1936 года было отмечено многочисленными пограничными инцидентами с участием японских войск в Маньчжоу-Го
[715]. Литвинов настаивал на том, чтобы сохранить для иностранных консульских властей право доступа в запретную зону, отказаться от идеи создания такой зоны на корейской границе и не высылать иностранных граждан. Более того, как напомнил в ноябре Стомоняков, подписанные 14 декабря 1925 года соглашения с Японией об угольных и нефтяных концессиях, а также конвенция о рыбной ловле от 23 января 1928 года предусматривали упрощенный въезд на территорию Советского Союза
[716]. 16 января 1937 года Ежов ответил Литвинову по каждому из этих пунктов, подчеркнув бессмысленность ссылок на Портсмутский договор и сугубо внутренний характер депортаций, которые в силу этого не касались японцев. В качестве дополнительного аргумента Ежов указал, что японцы сами выслали нежелательные элементы из приграничной зоны Маньчжоу-Го, причем с конфискацией имущества
[717].
В итоге верх одержали НКВД и Наркомат обороны, что привело к созданию запретной зоны постановлением от 28 июля 1937 года
[718]. Специальный режим вводился в полном объеме. Так, на пограничных реках все прогулочные и рыболовные суда, включая принадлежащие зарубежным консульствам или используемые в рамках японских концессий, должны были регистрироваться у пограничников, а их перемещения – подчиняться жестким ограничениям. Советские территориальные воды в Уссурийском заливе закрывались для иностранных судов. Только в одном вопросе Литвинову удалось одержать верх: часть постановления была засекречена с тем, чтобы японцы не могли официально на него ссылаться. Засекреченная часть включала три пункта: выселение нежелательных элементов из районов, прилегающих к маньчжурской и корейской границам (речь шла о массовой депортации корейцев!); создание 500-метровой зачищенной полосы («no man’s land»); полный контроль пограничников над островами пограничных рек Аргунь, Амур и Уссури, которые на карте принадлежали Советскому Союзу.
