Подписанное 16 июля 1937 года постановление о создании запретной зоны вдоль иранской границы породило те же самые проблемы. Последний его пункт предусматривал расторжение соглашения с Ираном об упрощенном пересечении границы для жителей приграничных населенных пунктов, а пункт 5 запрещал иностранным торговцам перевозить скот до места его продажи на советской территории
[719]. Отныне они должны были сгружать товар непосредственно на пограничных постах, хотя никто не знал, как теперь будут осуществляться торговые операции. Это положило начало разрушению трансграничной экономики и пересмотру добрососедской дипломатии в отношениях с южными соседями.
В дальнейшем навязчивый страх перед военным вторжением только усиливался. В октябре 1938 года, когда в Мурманской области был закрыт вход в Кольский залив всем иностранным судам и НКИД должен был уведомить об этом зарубежные страны, наркомвоенмор Н. Г. Кузнецов привел железный аргумент: существующее положение, при котором любое иностранное военное судно может, «замаскировавшись под гражданский пароход», «беспрепятственно» перемещаться в непосредственной близости от военных баз в заливе и Мурманского порта, является попросту «нетерпимым»
[720].
Литвин против Литвинова
И все-таки главной темой 1938 года стали отношения между Финляндией и СССР, в частности вопрос безопасности Ленинграда и Мурманска. Начиная с 1935 года проекты укрепления границы в Ленинградской области и Карелии предусматривали меры по усилению контроля над Карельским перешейком, Финским заливом и Невой, а также различные ограничения; все они грозили осложнениями из-за существующих мореходных и рыболовных конвенций
[721]. Но настоящее противостояние началось 26 июня 1938 года. В нем сошлись начальник УНКВД по Ленинградской области М. И. Литвин и нарком иностранных дел М. М. Литвинов. Первый подал Ежову длинный рапорт о неприемлемости существующих пограничных соглашений между Финляндией и СССР и потребовал их немедленного разрыва
[722]. 11 июля Литвинов направил свой ответ Молотову
[723]. В чем заключался предмет спора?
Литвин жаловался: «Финны имеют возможность „на законном основании“ посещать нашу территорию, засылать к нам своих агентов и разных представителей, вести разведку у нас, вербовать и насаждать свою агентуру, изучать наши оборонные сооружения и мероприятия, подготовлять диверсии на мобилизационный период»
[724]. Далее он пространно пересказывал четыре советско-финских договора.
С точки зрения НКВД, самым невыгодным было соглашение о плавании финляндских торговых и товарных судов по Неве между Финским заливом и Ладожским озером
[725]. Литвин детально описывал его применение, упоминая следующие факты: от Ладожского озера до Финского залива финские суда проходят 170 км, на что им требуется от 7 до 14 часов; если сила ветра превышает три балла, суда малой мощности не могут передвигаться и потому остаются на рейде Шлиссельбурга по 5–10 дней, что позволяет им собирать информацию о пограничных судах и советском флоте. Кроме того, Литвин опасался диверсий, которые могли быть совершены с помощью финских транзитных барж и которые привели бы к порче фарватеров в районе Ладожского озера.
Не приводя сколь-либо значительных фактов, Литвин стремился доказать, что начиная с 1935 года финские капитаны часто нарушали соглашение. Он упоминал использование фотоаппаратов и биноклей, несмотря на присутствие на борту пограничника. Не соблюдался, по его сведениям, и запрет останавливаться на Кошкинском фарватере, связывающем Неву с Ладожским озером. Так, 22 мая 1938 года капитан «Локки» не послушался команд советского лоцмана и «умышленно посадил пароход на мель». Многие капитаны не сообщали вовремя о часе прибытия, что мешало подготовиться к их встрече и сопровождению. Часто они не заполняли необходимые документы, приставали к берегу в неразрешенных местах, задавали лоцманам неуместные вопросы, вербовали их для работы на финскую разведку и иногда даже увозили их в финляндскую часть озера под предлогом штормовой погоды.
По мнению Литвина и большинства советских работников органов, все капитаны были агентами финляндской разведки. Но компрометирующие, с его точки зрения, сведения у него были только на нескольких. Так, Адам Путус, 1880 г. р., капитан «Алтая», бегло говорил по-русски, имел сына-полицейского и сам получил задание собирать информацию о Кронштадтском укрепрайоне и вести вербовку. Леопольд Куусела с «Калевы» в прошлом ввозил в Россию монархическую контрреволюционную литературу. Братья Йозеф и Август Сойни считались агентами финляндской полиции и подозревались в участии в контрабанде в прежние годы. Август обвинялся также в поставках оружия белым во время Гражданской войны. Наконец, матрос Вильгельм Рютеф, 1893 г. р., прекрасно говоривший по-русски, характеризовался как провокатор.
Для эффективного контроля границы Литвин требовал также разрыва конвенции о рыбном и тюленьем промысле на Ладожском озере
[726]. Финны широко использовали предоставляемую этим договором возможность охотиться и вести лов рыбы на расстоянии 30 км по другую сторону границы, причаливать в определенных местах, посещать советские рыбоводные заводы. Каждый год сотни финских рыбаков вели рыбную ловлю на советской территории. Претензии Литвина были следующими: финские моторки и траловые сети «опустошают богатства нашей части озера», «пристают к нашим берегам, особенно в районе д. Никулясы, где имеются оборонные сооружения, и ведут разведку за берегом»
[727]. Финны «имеют возможность широко общаться с нашими рыбаками и вербовать их: в 1937 году разоблачено восемь человек, завербованных финляндской разведкой на озере». Наконец, финских рыбаков обвиняли в том, что они на своих судах переправляют агентов разведки, способствуя их проникновению в Ленинград.
Одновременно Литвин подчеркивал асимметрию в использовании договора: «Наша часть озера богаче рыбой и нет необходимости искать ее в Финляндии. В течение последних 10 лет не отмечен ни один случай захода наших рыбаков в финляндские воды. Нецелесообразно вообще посылать в финляндские воды рыбаков, среди которых много финнов и карел, и подставлять их финляндской разведке для вербовки»
[728]. Асимметрия действительно имела место. Начиная с 1927–1928 годов советским рыболовам, за исключением тех, кто уходил в открытое море, было очень трудно получить разрешение на выход за пределы советских территориальных вод.
