Переговоры СССР и Японии о маньчжурской границе напоминали диалог глухих
[758]. С 17 августа 1935 года НКИД требовал учреждения на границе с Маньчжоу-Го двух пограничных комитетов, одного с участием Советского Союза, другого – Монголии, с тем чтобы многочисленные пограничные инциденты, способствовавшие, впрочем, героизации образа пограничника в СССР, заканчивались совместными расследованиями. Японцы же требовали создать комиссию по демаркации границы, считавшейся неточной. Советская сторона допускала возможность проверки границы только после установления приграничного мира. Японцы полагали, что инциденты неизбежны в отсутствие точной, согласованной обеими сторонами линии границы. 27 апреля 1936 года Хатиро Арита, министр иностранных дел Японии, заявил советскому послу в Токио К. К. Юреневу: «Ваша квалификация действий японских войск зависит от вашей субъективной оценки пограничной линии»
[759]. Напомним, что год спустя, в рамках создания дальневосточной запретной зоны в июле 1937 года, тайная советская директива наделяла советских пограничников всей полнотой власти на островах на реках Аргунь, Амур и Уссури, которые Москва считала своими
[760]. Спорных вопросов, особенно на пограничных реках, действительно было немало. Об этом свидетельствуют два пограничных инцидента, обернувшихся вооруженным конфликтом между СССР и Японией. В июле 1938 года на озере Хасан вспыхнули бои после попытки советских властей разместить своих пограничников на двух спорных сопках на реке Тюмень-Ула, служившей границей между Маньчжурией, Кореей и Советским Союзом. Год спустя крупный инцидент произошел у реки Халхин-Гол на границе Маньчжурии и Монголии. Его причиной стал спорный участок шириной 16 км. Японцы уже с середины 1930-х годов требовали зафиксировать границу Маньчжоу-Го по Халхин-Голу, тогда как Монгольская Народная Республика при поддержке СССР утверждала, что граница проходит в 16 км к востоку от реки, в районе деревни Номон-хан. Инцидент начался 11 мая, когда около 80 монгольских всадников проникли в спорную зону в поисках пастбищ, а закончился мощными столкновениями целых армий в июле – августе 1939 года. Победа Дальневосточной армии зафиксировала пограничную линию там, где ее установили советские пограничники
[761].
На финской границе также преобладало стремление оттянуть окончательную демаркацию. В 1925 году были закончены полевые работы по проведению границы на местности на участке от столба № 13 до столба № 239. Открытым оставался вопрос о трассировке границы в западной части Карельского перешейка. В Генштабе Красной армии считали необходимым провести границу по линии Сестрорецк – Териоки, чтобы обеспечить побережье для защиты Ленинграда с моря. Так, в июне 1925 года было сформулировано требование передать Советскому Союзу «по стратегическим причинам» Сестрорецкий участок площадью 40 кв. км. В марте 1926 года оно было выдвинуто советскими дипломатами. А. В. Сабанин, заведующий правовым отделом НКИД, привел в качестве аргумента административный прецедент: в 1864 году Сестрорецкая волость была по военным причинам передана из состава Выборгской губернии Великого княжества Финляндского в Санкт-Петербургскую
[762]. Стремясь укрепить контроль над этой территорией, финны поспешили продать с молотка русские дачи, оставшиеся с времен, когда это побережье было популярным местом отдыха петербургской аристократии. Переговоры возобновились в 1933 году, после подписания договора о ненападении. Для подготовки окончательного урегулирования вопроса были проведены топографические замеры и уточнены карты. Финскую сторону в комиссии по демаркации представлял И. В. Бонсдорф, начавший свою карьеру еще в 1902 году в Одесской обсерватории; после обретения Финляндией независимости он основал у себя на родине Институт геодезии. Он сыграл важную роль в геологических изысканиях и работах по триангуляции в Лапландии (участок от Петсамо до полуострова Рыбачий)
[763]. Финны хотели довести эту работу до конца и потому согласились обсудить последние изменения в определении границы. Переговоры длились бесконечно. Финальный протокол комиссии по демаркации был с большим трудом подписан в апреле 1938 года. Он удовлетворил претензии советской стороны на Сестрорецк, что немедленно открыло путь к расширению запретной зоны
[764]. Однако другие требования, упомянутые в ходе дискуссий, остались нерешенными. В обмен на Сестрорецк финны требовали компенсаций в Восточной Карелии. Необходимо было также внести исправления в установленную в 1920 году границу в Заполярье, в частности в районе Вайда-Губы (фин. Вайтолахти), где выход из залива для советских рыболовов был, по сути, перекрыт существующей пограничной линией, что приводило к многочисленным инцидентам (см. карту 11)
[765].
Дискуссии не привели к решению и самого важного для Финляндии вопроса, а именно к определению морской границы в восточной части Финского залива. Власти Хельсинки возмущались постоянными досмотрами судов, идущих под финским флагом. Чтобы оправдать рвение своих пограничников, у советского правительства наготове был удобный аргумент: в ответ на любые финские или международные претензии достаточно было сослаться на неточность морских координат, использованных в тексте и картах мирного договора. Карты Финского залива, составленные в 1860 году, признавались неточными как советскими морскими офицерами, так и французскими, которые жаловались в свой МИД на путаницу в делимитации территориальных вод. В начале 1939 года, однако, советское правительство отказалось от идеи нового размежевания в Финском заливе, заявив, что оно полностью доверяет своим пограничникам в вопросе охраны территориальных вод!
[766]
Полицейские притязания на осуществление контроля за пределами государственных границ опирались на высокую степень недоверия, которое, разумеется, было взаимным. Финляндия, Польша и Румыния имели веские основания опасаться своего могущественного соседа. Турция и Иран, в свою очередь, старались сохранить теплые отношения с СССР, держа при этом определенную дистанцию.
