Боевые действия начались 30 ноября. Финляндия обратилась в Лигу Наций, и 12 декабря советские и финские делегаты были вызваны в Женеву для объяснений. Однако власти СССР отвергли приглашение, придерживаясь своей легенды и ссылаясь на отсутствие состояния войны с правительством Финляндской Демократической Республики, с которым СССР заключил договор о взаимопомощи. 14 декабря после голосования СССР был исключен из Лиги Наций за нападение на Финляндию и нарушение всех подписанных соглашений.
Красной армии потребовалось три месяца на то, чтобы сломить сопротивление финских войск, капитулировавших в марте 1940 года. Чтобы оправдать продолжение боевых действий в глазах солдат, чей боевой дух в начале 1940 года был весьма слаб, Политуправление Красной армии издало 4 февраля директиву, в которой напоминалось о необходимости обеспечить безопасность северо-западных границ и Ленинграда, а также «ликвидировать плацдарм для войны империалистов против СССР»
[808]. Доставшаяся дорогой ценой победа оставила горький привкус
[809]. Тем не менее по мирному договору, подписанному 13 марта, Советский Союз получил все стратегические позиции на Балтике, о которых мечтал. К концу 1940 года на полуострове Ханко, «Гибралтаре» советских военных, разместилось около 10 тысяч красноармейцев
[810]. Побережье Ладожского озера и Карельский перешеек, раздел которых между СССР и Финляндией доставлял столько проблем военным и пограничникам, целиком отошли к Советскому Союзу
[811]. Мучившие Жданова и Сталина страхи по поводу безопасности Ленинграда отступили. На закрытом совещании начальствующего состава РККА при ЦК ВКП(б), прошедшем 14–17 апреля под председательством К. Е. Ворошилова и Г. И. Кулика и посвященном подведению итогов «зимней войны», Сталин еще раз подчеркнул неизбежность этого конфликта: «…безопасность Ленинграда надо было обеспечить, безусловно, ибо его безопасность есть безопасность нашего Отечества». Он также подчеркнул, что момент, выбранный для нападения на Финляндию, был единственно возможным, добавив такое интересное замечание:
Отсрочить это дело месяца на два означало бы отсрочить это дело лет на двадцать, потому что ведь всего не предусмотришь в политике. Воевать-то они там воюют, но война какая-то слабая, то ли воюют, то ли в карты играют. Вдруг они возьмут и помирятся, что не исключено. Стало быть, благоприятная обстановка для того, чтобы поставить вопрос об обороне Ленинграда и обеспечении государства был бы упущен. Это было бы большой ошибкой
[812].
Целью, таким образом, был пересмотр считавшихся неприемлемыми границ, пользуясь тем фактом, что «там, на Западе, три самые большие державы вцепились друг другу в горло».
Последний этап в отношениях с балтийскими государствами и Румынией относится к весне 1940 года. Мирный договор с Финляндией стал первым шагом по расширению границ безопасности СССР. 16 мая 1940 года «Известия» предсказывали балтийским государствам судьбу Голландии, Бельгии и Люксембурга, если они будут продолжать держаться обманчивой идеи нейтралитета. С 30 мая по 10 июня обострились отношения между Литвой и СССР. Поводом для этого стало обвинение Молотовым литовцев в похищении солдат, находившихся на советской базе, и выведывании у них военных тайн в ходе допросов. В действительности речь шла, несомненно, о попытке бегства со стороны советских солдат, искавших убежища за границей. Визит в Москву литовского премьер-министра, от которого потребовали объяснений относительно этого инцидента и соблюдения договора, ничего не принес. 14 июня, в день взятия немцами Парижа, президенту Литвы Антанасу Сметоне был направлен ультиматум с тремя требованиями: отставка правительства; предание суду министра внутренних дел и директора департамента государственной безопасности; увеличение советского контингента. 15 июня в Литву вошли 300 тысяч солдат. Поражение Франции сыграло роль акселератора. Все три страны были обвинены в нарушении условий соглашений. В глазах Молотова они доказали свою нелояльность, организовав две конференции министров иностранных дел: первая, состоявшаяся 7–8 декабря 1939 года, подтвердила нейтралитет балтийских стран в советско-финском конфликте, притом что с советских баз в Эстонии велся обстрел Финляндии; на второй, прошедшей 14–15 марта 1940 года, три государства напомнили о своей поддержке Балтийской Антанты, рупором которой был журнал Baltic Review, издававшийся с февраля 1940 года на английском, французском и немецком языках
[813]. В качестве ответных мер на то, что Молотов квалифицировал как организацию военного союза, стало вступление советских войск на территорию Прибалтики (15–19 июня) и назначение трех полномочных представителей СССР, которым было поручено проследить за сменой правительств: В. Г. Деканозова в Каунас, А. Я. Вышинского в Ригу и А. А. Жданова в Таллин. Двое первых пришли в дипломатию после отставки Литвинова. Деканозов был сподвижником Берии, Вышинский, юрист по образованию, выступал в роли государственного обвинителя на Московских процессах, а протеже Сталина Жданов возглавлял Ленинградский обком партии с момента смерти Кирова. Они были хорошо знакомы со сталинскими методами работы. Месяц спустя усилиями усердных чекистов были организованы выборы с немыслимо высоким уровнем явки. В результате этих выборов были сформированы парламенты, поддержавшие присоединение этих стран к Советскому Союзу.
Что означало передвижение границы в 1939–1940 годах? Реванш за Брест-Литовск и возвращение к империи? Реванш за Рижский договор и территориальный триумф тоталитарного антикапиталистического государства, развивавшего национальные проекты в условиях войны? Как распутать то, что советские руководители намеренно запутывали?
Двадцать лет спустя: справедливая граница
В сентябре 1940 года в магазины поступило новое издание карманного атласа СССР, которое отразило увеличение территории Украинской и Белорусской ССР, присоединение Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины. Не хватало только гербов новых республик.
Сталин любил карты и осознавал их педагогический эффект
[814]. Он сам был любителем географии и стратегии и много работал с атласами и настенными картами, которые в 1930-е годы выпускало Главное управление геодезии и картографии при СНК и Военно-топографическое управление Генштаба РККА
[815]. В его личном фонде сохранилось мало карт, датированных периодом до 1914 года: две германские карты Европы 1904 года и одна карта Генштаба 1888 года
[816]. В основном там находятся современные карты СССР и европейских стран. На многих из них сохранились пометки, сделанные его рукой. 2 октября 1939 года, во время решающего визита в Кремль, Мунтерс с восхищением и беспокойством наблюдал, как Сталин твердой рукой чертит на настенной карте траектории предполагаемого движения советских подлодок и самолетов вдоль балтийского побережья
[817]. Речи Сталина пестрят упоминаниями расстояний, так беспокоивших военных: Ленинград находился всего лишь в 32 км от финской границы, Одесса – в 40 км от румынской, севастопольская база – в 300 милях от проливов, тогда как ближайшая британская база была расположена в 850 милях от них.
