Схватив лежащую на диване кучу одежды, Рита бросилась в свою комнату.
Никто и не заметил, что в дверях давно уже стоят Дунька с Никитой и еле сдерживаются, чтобы не расхохотаться во весь голос.
– Не зря Юрий Николаевич говорит, что нет более разрушительного чувства, чем зависть! – смеясь, сказал Никита. – И точно!
– Да замолчи ты! – разозлилась Князева. – Раз в жизни хотели прилично одеться, и то не получилось! Из-за тебя все! – она бросила ненавистный взгляд на Зюзеву.
– Да иди ты!
Рите стало жалко одноклассниц. Ведь им тоже хочется красиво одеться, а у родителей нет возможности покупать им обновки. Вздохнув, вошла в свою комнату, выбрала из кучи три платья – красное, зеленое и синее – и вернулась в зал.
– Так… Это – Верке, это – Таньке, это— Вальке. Если не будете спорить и драться, считайте, платья ваши. Идите, переоденьтесь!
Через пять минут все трое уже вертелись перед зеркалом в дорогих обновках.
– Хороши! – сказала Рита. – Еще бы грязь из-под ногтей убрали, вообще было бы классно! Вставайте, сфотаю!
Щелк! – и вот на экране гаджета запечатлен счастливый момент: Зюзева, Князева и Грязева стоят в обнимку в ярких платьях до пола. На лицах у всех блаженное выражение: не поругались, не подрались, значит, дорогие обновки теперь их!
Тем временем погода испортилась: солнце скрылось за плотными тучами, подул ветер, с неба срывались капли дождя.
После чая с блинами Зюзева сказала:
– На улицу не выйдешь, телек надоел. Че делать? Может, страшные истории порассказываем, а?
– Ой, опять, наверное, о какой-нибудь черной простыне, или про оживших мертвецов – уже сто раз это слышали, – заявила Князева. – Надоело уже! Вот что-то бы новенькое!
– У меня новенькое, – сказала Грязева, входя из прихожей в комнату. В руках у нее была тонкая тетрадь.
– Че там?
– Сейчас узнаете.
– Стойте, девчонки! – перебила Дунька. – Не так надо! Надо сесть напротив зеркала и зажечь свечи! Вот тогда точно будет страшно!
Глава 4
Все сели, образовав кружок напротив зеркала – причем Зюзева, Князева и Грязева устроились так, чтобы время от времени ловить свое отражение – и зажгли свечи.
– Прикольно! – сказала Князева, расправляя складки ниспадающего до пола платья. – Как будто в каком-то замке. Представьте, что мы герцогини, блин. А ну-ка, че ты там держишь, – и она, выхватив у Грязевой тетрадь, открыла ее и начала читать: «Мне очень нравится Миша Полотенцев…». Ой, как страшно! – Князева закатила глаза.
– Не твое – не хватай! – рассердилась Грязева и, ударив ее по руке, вырвала тетрадь. – Значит, это…
На небе загрохотало. Взбесившийся ветер погнал по улице что-то большое, тяжелое, видимо, железную бочку. В окно застучали крупные капли дождя. Две из трех свечей погасли.
– Страшно, – прошептала Дунька и невольно схватила за руку сидящего рядом Никиту. Тот почувствовал, что краснеет.
– Это дневник прапрабабушки, – пояснила Грязева. – Мы с мамой вчера на чердаке нашли. Вот, решила вам показать.
– Дай посмотреть, – попросила Рита.
Страницы пожелтели от времени, но почерк никуда не денешь – прямо-таки каллиграфический! Буковка к буковке! И ведь написано-то перьевой ручкой, а ей, наверное, выводить буквы куда дольше, чем шариковой.
– Начинай, – сказала Рита, возвращая тетрадь.
Грязева прочитала о том, как Вилена съездила в лагерь, как посетила Ильинский дворец…
– Что за чушь! – перебила Князева. – Какой-то Миша Полотенцев, дворец какой-то – где страх-то? Подумаешь, про призрак тетенька рассказала – ну и что?
– Пусть читает, интересно, – вступился за Грязеву Никита. – Давай, Верка, продолжай.
И Верка продолжала:
15 августа, воскресенье, 1935 года,
2 часа дня.
С утра не могла понять, почему родители какие-то расстроенные. Я решила, что случилось что-то страшное, но мама сказала, что все хорошо, просто они с папой устали на работе. Сегодня отдохнут, и все будет нормально.
Я успокоилась (хотя на самом деле не очень-то и успокоилась, мне казалось, что мама говорит неправду) и стала рассказывать им про призрак, который выходит из зеркала в Ильинском дворце. Родители рассердились и сказали, что это чушь и чтобы я больше никому об этом не говорила. А я вдруг вспомнила, что мамина сестра, тетя Клава, которая живет одна в соседнем доме, как раз перед моим отъездом купила зеркало. Большое такое. Конечно, не как во дворце, но все равно большое.
И тут приходит Прохор Федотыч, наш березовский врач, и говорит:
– Авдотья! Я убил человека! Вернее, почти убил. Нет, скорее всего, все-таки убил!
Мама побледнела:
– Что случилось?
Я почувствовала, что у меня выпучиваются глаза. Кого почти убил Прохор Федотыч? Или убил? Убил или почти убил? И в обоих случаях при чем тут мама?
Обычно, если у взрослых начинаются серьезные разговоры, меня выгоняют из комнаты. Я не стала ждать, когда это произойдет, и спряталась за дверь.
– Ведь как было, Авдотья! – продолжал Прохор Федотыч. – Ведь я и легкие у нее прослушивал, и анализы брал – все хорошо. И потому говорю: иди, Клавдия, на работу, у меня нет оснований выписывать больничный лист. А она: сил нет, Прохор Федотыч! А я: иди, а то в тюрьму за тунеядство посадят!
И вот сейчас зашел к ней и понял, Авдотья, что не жилец она. Даже до утра не доживет. Что за странная болезнь, не понимаю… Что-то неизвестное науке. Правда, Клавдия все время говорила, что это началось после того, как она купила зеркало…
Ну, тут мама заплакала, папа схватился за голову, а Прохор Федотыч продолжает…
В этот момент Рита невольно отвлеклась, вспомнив, как какой-то час назад девчонки от ее любимого платья оторвали рукав! Она и сейчас бы его носила, если бы не вытянулась на целых десять сантиметров. Ну почему они ведут себя так, что иногда становится за них стыдно!
Грязева продолжала:
«– Ну, я все сказал, – произнес Прохор Федотыч и добавил: – В суд можете на меня подать. Но это потом, а пока – готовьтесь…
Теперь мне стало понятно, почему родители такие расстроенные.
Еще бы: мамина сестра при смерти. И тут я вспомнила…»
Разбушевавшийся ливень с грохотом распахнул окна, и в комнату ворвались потоки проливного дождя.
Свеча погасла.
Стало темно.
Девчонки, вскочив, помчались за тряпкой и ведром, принялись вытирать пол.
Когда все окна были закрыты, вода с пола собрана, свечи зажжены, все опять сели в кружок.
