— Если ты не против… — нерешительно заговорила Диана, — не можешь ли ты рассказать мне, как стала… такой женщиной? — Внезапно покраснев, Диана низко опустила голову и стала зарывать в ямку нежный росток.
Мадлен подняла глаза, в которых плясали искорки смеха.
— Мне было интересно, когда ты меня об этом спросишь, — заявила она. — Когда я оказалась в этом доме и рассказала тебе, кто я такая, ты не презрела меня. У тебя, скорее, был восхищенный вид, словно ты увидела перед собой… розового жирафа.
Диана покраснела еще сильнее и зарыла рассаду глубже чем надо.
— Извини, пожалуйста, я не думала, что ты смутишься.
Нечего было и заводить этот разговор — опять она сказала лишнее, показав, что абсолютно не умеет выбирать тему для беседы.
— Уверена, что теперь тебе отлично известно, как трудно меня смутить, — усмехнулась Мадлен. — Я вовсе не против того, чтобы рассказать тебе все, просто я ждала, когда ты сама заведешь этот разговор. — Она задумалась о том, с чего начать. — Что ж… Я жила совсем не плохой жизнью, никогда не бродила по улицам. У нас была группа, которую нередко называли «модными распутницами». Меня всегда содержал лишь один мужчина.
Чуть сдвинув коврик в сторону, Мадлен перешла к новому ряду ямок.
— По сути, — продолжила она, — у меня было не так много мужчин, как у каких-нибудь светских львиц, просто они были «порядочными» женщинами, а я — нет. А порядочными эти дамочки считались потому, что торговали собой перед священником.
— И как же ты стала одной из «модных распутниц»? — Смущение Дианы быстро сменялось любопытством — ей представилась бесценная возможность узнать побольше о той половине человечества, к которой не принадлежали женщины, а Мадлен была настоящим экспертом в этом вопросе.
— Обычным образом, — спокойно ответила Мэдди. — В шестнадцать лет я стала встречаться с парнем из соседней деревни. Мне и в голову не приходило, что он предаст меня, но ему было всего семнадцать, и он был слишком молод для семейной жизни. Как только я сказала ему, что нахожусь в положении, он сбежал от меня в армию. — Она пожала плечами. — К тому же я не нравилась его семье. Они сказали, что я сама во всем виновата, потому что ношу обтягивающие платья и кокетничаю с молодыми людьми.
— Всегда говорят, что во всем виновата женщина, не так ли? — спросила Диана, с удивлением услышав горькие нотки в собственном голосе.
Она осторожно взяла зеленый росток и, прежде чем посадить его в землю, выбросила из ямки камни и крупные комья глины.
Удивленно взглянув на Диану, Мадлен промолвила:
— Да, моя дорогая, в глазах света всегда бывает виновата женщина. Моя мать говорила, что у меня предрасположенность к греху. Как только она узнала, что я ношу ребенка, то немедленно выкинула меня из дома. Моя сестра Изабел была очень рассержена и осуждала меня, но дала мне немного денег из тех, что скопила себе на свадьбу. — Женщина вздохнула. — Это я напоминаю себе, что, хоть она и презирает меня сейчас, тогда она была добра ко мне. — Голос Мадлен стал тверже и она продолжила:
— Моя мать надеялась, что прихожане станут содержать меня, но они решили, что им больше не нужны незаконнорожденные дети, и отправили меня в Лондон самым дешевым и медленным транспортом. А уж в Лондоне аббатисы встречали экипажи, приехавшие из деревень. — Увидев недоумение на лице Дианы, женщина пояснила:
— Аббатисой называют содержательницу публичного дома.
Диана смущенно кивнула. Она встречала в книжках это слово и догадывалась о его значении.
— Я была еще совсем неопытной девушкой, а Лондон оказался больше и шумнее, чем я предполагала. Мне было очень страшно. Поэтому, когда хорошо одетая женщина предложила мне пожить в ее доме, я с радостью согласилась. Я еще не знала тогда, что это за дом… — Голос Мадлен дрогнул, когда она вспомнила, какой наивной была в те дни, и как ужаснулась, когда узнала, что должна делать.
Сев на корточки, женщина положила руки на колени, забыв о рассаде.
— Мне повезло больше, чем другим. Мадам Клотильда содержала приличный, если так можно выразиться, бордель, и к ней приходили достойные посетители. Она следила за здоровьем девушек и хорошо одевала их — так она получала больше денег. Я могла попасть куда в более худшие условия. Кроме… — Ее голос задрожал, и женщина замолчала.
Встревоженно взглянув на нее, Диана тихо сказала:
— Пожалуйста, не рассказывай больше ничего.
— Да нет, все в порядке, — решительно промолвила Мадлен. — Все это было так давно. Просто… Мадам Клотильде были не нужны беременные девушки Она позвала аптекаря, и они… они взяли моего ребенка. Я и не понимала, что происходит, а когда поняла, было уже поздно. — Ее лицо погрустнело. — Мне было очень плохо тогда. Я едва не умерла. А когда выздоровела… В общем, я не могла больше иметь детей.
Потянувшись к Мадлен, Диана взяла ее за руку.
— Прости, пожалуйста, я не должна была расспрашивать тебя о прошлой жизни.
— Нет, моя милая, — улыбнулась Мэдди, и Диана почувствовала, как дрогнули ее пальцы, — мне легче оттого, что я тебе все рассказываю. Одно время я очень переживала, но, как это нередко случается, несчастье помогло мне: не нужно было беспокоиться о том, чтобы не забеременеть. Женщинам моей профессии нельзя иметь детей.
Диана не сводила глаз со своей собеседницы, пока не убедилась, что та постепенно успокаивается. Молодая женщина обратила внимание на одну вещь. Мадлен обладала двумя христианскими добродетелями — мудростью и терпением. Как это ни смешно, ее сестра Изабел, строившая из себя порядочную, богобоязненную особу, не отличалась ни мудростью, ни терпением.
— Окончание истории не такое драматичное, — продолжила Мадлен. — Клотильду, конечно, злило, что я не могла работать несколько недель, но она не выгнала меня, и девушки ухаживали за мной. Окажись я тогда на улице, мне бы не выжить. Из всех проституток самая тяжелая жизнь именно у тех, которые ищут клиентов на улице. Каждый год этой каторжной работы стоит им десяти лет жизни, если они вообще не умирают. Но, как я уже сказала, мне повезло.
Я поправилась, и мне дали новое имя. У Клотильды была просто страсть какая-то давать своим девушкам новые французские имена. Она сама была из Гринвича и никогда ближе к Франции не подъезжала, впрочем, это не важно. Меня звали Маргарет, но, поскольку в борделе уже была Маргарита, то я стала Мадлен. Мне понравилось это имя, а позднее я осознала, как оно мне подходит: ведь французская Мадлен — это библейская Магдалина, а лучшего имени для проститутки не придумаешь. — Она улыбнулась. — Проработав несколько месяцев на Клотильду, я понравилась одному банкиру, и он купил меня.
— Что?! — вскричала Диана. — Купил?! У молодой женщины даже дыхание перехватило: она ждала, что услышит что-то необычное, но не думала, что будет так потрясена.
— Ну да, — пожала плечами Мэдди. — Это вовсе не так плохо, как кажется. Я была просто счастлива, потому что меня ждала более легкая жизнь. Он снял мне жилье, купил одежду. У меня появилось все необходимое. Конечно, покупают обычно рабов, но он просто заплатил Клотильде за то, что она лишится части дохода с моим уходом из борделя. Самое обычное соглашение.
