— Хорошо, что ты напомнила мне о наших отношениях. Раз уж они построены на деньгах, никакая опасность мне не грозит.
Повернувшись лицом к Сент-Обену, Диана посмотрела ему прямо в глаза:
— Это ты сказал, а не я. — У нее был очень несчастный вид. — Разумеется, если ты предпочитаешь верить именно в это, то такова для тебя и правда. В конце концов, клиент всегда прав Виконт отступил назад.
— Ах, если бы все было так просто! С индийской любовницей, Санандой, все было очень просто. Их плоть соединялась, но дух и разум их были свободны. Джерваз привлек Диану к себе.
— Но даже несмотря на все эти разговоры, я по-прежнему хочу тебя. И боюсь.
Диана, смягчившись, приникла головой к его плечу.
— Неужели ты думаешь, что я могу сделать тебе больно?
Прижавшись щекой к ее спутанным волосам и вдыхая исходящий от нее слабый аромат сирени, Джерваз прошептал едва слышным голосом:
— Я не знаю… Правда… Действительно не знаю… И это меня пугает.
Диана слышала сильное и ровное биение его сердца. Она не могла сердиться на виконта, чувствуя, что он огорчен и растерян не меньше ее. Девушка с отчаянием думала о том, что хотела бы излечить его от боли, излечить своей любовью… Ах, какой безнадежной дурочкой она была! Может, для них обоих было бы лучше немедленно прервать все отношения. Стараясь говорить спокойно, Диана спросила:
— Ты хочешь, чтобы я уехала из Обенвуда? Он крепче сжал ее в своих объятиях:
— Нет, что ты! Не хочу я, чтобы ты уезжала! Я просто хочу… тебя… Вот черт возьми в чем дело!
Джерваз выскочил из дома, даже не одевшись. Он проклинал себя за то, что привязался к Диане, за то, что обидел ее. Тропинка заледенела и, лишь услышав стук собственных шагов, виконт осознал, что бредет по той самой тропе, по которой часто хаживал в детстве. Убегая в темноту голых деревьев, тропа вела к самой вершине холма, возвышавшегося за усадьбой. Незнакомец непременно заплутал бы здесь, но Джервазу был знаком каждый изгиб дорожки, каждое дерево.
А на верхушке холма прятался уютный маленький домик, построенный еще его дедом. В этом домике можно было укрыться от злого ветра. Слишком взволнованный, чтобы сидеть, Джерваз стоял, упершись руками в дорическую колонну. Все вокруг было освещено таинственным лунным светом и, глядя на мрачноватую в ночной тьме, но все равно величественную природу, виконт стал постепенно успокаиваться. Внизу, у подножия горы, виднелись крыши большой усадьбы, окруженной садами. Все это было создано еще в средние века. Все, что он видел вокруг себя, принадлежало ему одному, лорду Сент-Обену.
Его слово было законом в Обенвуде. Джерваз был на редкость удачливым и смелым воином, к чьему мнению прислушивались самые видные умы Британии. Так почему же он боялся маленькой, тихой женщины?! Женщины, которая всегда была мила и желанна ему! Впрочем, Джерваз знал ответ на мучившие его вопросы, но даже сейчас не хотел думать о своей матери и жене. Когда он говорил Диане, что сильная привязанность обязательно приводит к предательству, он, сам того не сознавая, имел в виду Медору Брэнделин. Вот уж кто был образцом вероломства и предательства.
Его руки, лежавшие на холодной колонне, заледенели. Стоял декабрь, через несколько дней ему исполнится тридцать. Первая половина его жизни прошла под действием гнева, отчаяния, неприятия — словом, чувств, которые он испытывал к своим родителям.
Правда, за годы службы в Индии он сумел побороть многие свои недостатки. Надо сказать, обычно он даже нравился сам себе, но теперь скандальное прошлое с ужасающей силой давило на него. Прежде, когда с женщинами его связывали чисто физические отношения, все было довольно просто, но с Дианой, которая так влекла к себе, ему было нелегко. Господи, до чего же нелепо бояться собственной любовницы! Однако прошлое связало виконта столь прочными и тяжелыми цепями, что он не мог шагнуть навстречу этой женщине, опасался принять ласку и тепло, что она ему предлагала.
Разбираясь постепенно в путанице своих мыслей, Сент-Обен пришел к выводу, что боится впасть в зависимость. Ведь если он не порвет с ней, то дело может обернуться так, что он окажется полностью в ее власти, и тогда она предаст его. Не то чтобы он думал, будто она способна ранить его так же сильно, как леди Сент-Обен. Ведь преступление его матери состояло именно в том, что она предала доверие собственного сына, а раз уж Диана не занимает в его жизни того места, что в свое время занимала мать, то и неприятностей, подобных тем, что уготовала ему в свое время Медора, Диана причинить не может.
Больше того, виконт не мог и представить себе, чтобы его нынешняя любовница обидела кого-нибудь, он ни разу не слышал от нее ни единого дурного слова о других людях. Хоть Диана и торговала собой, она была куда добрее и честнее многих женщин, которых он знавал.
Лорд Сент-Обен сам создавал себе несуществующие проблемы. Не было у него причины бояться Дианы, избегать ее общества. И ранить ее недостойным отношением было мальчишеской глупостью. Она не могла стать его женой, и это было известно им обоим. Ведь когда его страсть к Диане поутихнет, хотя, признаться, виконт даже и представить себе не мог, что такое произойдет, они не смогут вести тихий и спокойный образ жизни. Так тем более надо сейчас брать от жизни все, что она дарит!
Эта мысль так вдохновила и обрадовала его, что в Обенвуд Джерваз вернулся почти бегом. Его нисколько не удивило, что гостьи, уставшие с дороги, предпочли отказаться от официального обеда. Управляющий сообщил, что миссис Линдсей обедает с сынишкой в детской, и мисс Гейнфорд решила присоединиться к ним. Виконт был рад этому: ему не хотелось видеться с остальными гостями, пока он не поговорит с Дианой наедине.
К тому времени, когда Джерваз поел, шел уже десятый час, и он направился в покои Дианы через потайную дверь.
Она сидела перед туалетным столиком в зеленом бархатном халате и расчесывала свои прекрасные кудри. Девушка подняла глаза, и их взгляды встретились в зеркале.
Подойдя к Диане, Джерваз взял у нее из рук серебряную щетку и сам принялся причесывать ее.
— Никогда не видел волос такого цвета, — нарушив молчание, задумчиво произнес он. — Хотя, признаться, даже не могу представить тебя с другими. Со светлыми волосами ты казалась бы вульгарной, с рыжими чересчур привлекала бы к себе внимание, черные волосы сделали бы тебя суровой, а русые — неприметной. А твои волосы цвета красного дерева. В свете свечей они кажутся почти черными, а на свету играют множеством оттенков от рыжего до золотистого.
По лицу Дианы пробежала легкая улыбка.
— Я не думала, что ты вернешься. Щетка слегка запуталась в локонах Дианы.
— Прости меня за то, что я тут наговорил тебе. Мне не следовало этого делать Диана нетерпеливо мотнула головой:
— То есть ты хочешь сказать, тебе не надо было говорить о том, что тебе никто не нужен?
— ..Да.
В зеркале он видел удивленные глаза Дианы, но она произнесла уверенным тоном:
