Подполковник Шмидт поставил на подпись круглую печать, подул на нее и положил мою присягу в личное дело. Как-то неприлично принимать присягу повторно, но в истории нашей страны это стало повсеместностью, когда военных специалистов насильно сгоняли в Красную Армию. Те, кто шел добровольно, тот с полным осознанием принимал вторую присягу. Потом бы принял третью и четвертую, как принимали присяги в тех республиках, которые откололись от Российской империи. А потом, когда империя снова воссоздалась после Второй великой войны, принимали новую присягу, если не был кроваво запятнан против метрополии.
– Господин подполковник, – обратился я к начальнику кадрового отделения, – не могли бы вы мне присоветовать какого-нибудь дельного сверхсрочника на должность фельдфебеля в мою роту? Я здесь человек новый, поэтому пока не изучил весь личный состав, чтобы иметь свое мнение о них.
– Я обязательно посмотрю, чем можно помочь вам, – сказал подполковник. – А как вы относитесь к немцам?
Вопрос меня несколько озадачил, но я сказал просто, что отношусь к немцам так же, как и ко всем другим подданным Российской империи, отмечая их трудолюбие, целеустремленность и верность долгу.
– А почему вы улыбнулись, когда рапортовали мне о прибытии? – спросил меня Карл Иванович. – Я так и понял, что у вас критическое отношение к немцам.
– Что вы, господин подполковник, – запротестовал я. Я уже привык к тому, что представители всех национальностей, проживающие вместе со всеми на территории России, в любом слове и в любой интонации выискивают что-то враждебное против себя, чтобы сразу закричать: ага, дискриминация! А в отношении русских можно говорить все, что угодно, и никто не считает это дискриминацией. – Просто ваша фамилия очень известная и популярная в России, поэтому я и улыбнулся.
– Так-так, – заинтересовался подполковник, – это где прописано про популярность моей фамилии?
Похоже, что я сам загнал себя в поставленную ловушку. Вряд ли у Карла Ивановича развитое чувство юмора и неизвестно, как он воспримет четверостишие из сочинений Козьмы Пруткова про юнкера Шмидта.
Осень наступила,
рожь не колосится, юнкер Шмидт
из пистолета
хочет застрелиться.
– Господин подполковник, – взмолился я, – в России столько же Шмидтов, сколько и Кузнецовых, поэтому я мысленно сложил их вместе и предположил, что Кузнецовых-Шмидтов в России больше всех, поэтому и улыбнулся.
– А-а-а, – протянул подполковник Шмидт, – а я думал, что вы сейчас прочтете из Козьмы Пруткова о юнкере Шмидте.
И мы оба захохотали. Подполковник Шмидт оказался нормальным человеком и образованным офицером.
Я не стал напоминать благородному человеку, что был еще контр-адмирал Петр Петрович Шмидт, участник Крымской войны, герой обороны Севастополя, начальник города и порта Бердянск, и сын его Петр Петрович Шмидт, капитан второго ранга в отставке, один из руководителей Севастопольского восстания и мятежа на крейсере «Очаков». События произошли совсем недавно и, естественно, воспринимаются очень остро. Нужно учесть это и исключить намеки на других людей.
Глава 31
Когда ты занят каким-то делом, то дни начинают лететь, как птички, улетающие в теплые края перед зимой. Но птички всегда возвращаются с наступлением тепла, а прожитые дни никогда не возвращаются, какими бы теплыми они ни были.
Я продолжал сотрудничать с газетой «Губернские ведомости», так как военным не возбранялось заниматься литературной деятельностью. «Пишущие под псевдонимом (вымышленным именем) обязаны сообщить его начальнику; псевдоним сохраняется в тайне. Подписываться под статьями с указанием своей должности и звания воспрещается».
Так как военнослужащему вести торговые дела и управлять промышленными заведениями можно не иначе, как через поверенного, управляющего или приказчика, то все литературные дела и связи с прессой осуществляла Марфа Никаноровна.
Надо отметить, что военнослужащие обязаны:
– не состоять членом никаких обществ, союзов и кружков, образуемых с политическою целью. Участие в обществах, образуемых не с политической целью, допускается не иначе, как с разрешения начальства;
– не произносить публично речей и суждений политического содержания, а также не сообщать, без надлежащего разрешения, в газеты, журналы и т. п. сведений из дел, вверенных или известных по служебному положению.
По просьбе редакции и по письмам читателей, особенно читательниц, меня просили больше писать лирические стихотворения с элементами меланхолии, очень модными в то время. И вот первое стихотворение с места моей службы и военным уклоном:
Как хорошо жить безмятежно,
Сидеть в шезлонге у прибоя,
И чтобы был простор безбрежный,
И если ветер, то без воя.
И чтобы все несли цветочки
К ногам наивной сельской дамы,
Что с каждым новым лепесточком
Уже рисует в сердце драму
Любви француза-гувернанта
К хозяйке милого именья,
И ревность мужа-лейтенанта,
И их дуэль на воскресенье.
Как тихо плакали все дамы,
Уткнув носы свои в платочки,
Что их любовник это самый
Поэт печальный и в две строчки
Напишет вам в альбом стишок,
Что вы как ангел полуночный,
Что он без вас и жить не мог,
А лейтенант стреляет точно.
Француз убит, лежит у ног,
Шепча о том, что песня спета,
И что вчера никак не смог
В романс тебе найти куплета
О нашей жизни безмятежной
Под шум ленивого прибоя,
И что вокруг простор безбрежный,
И тихий ветер нам не воет.
Марфа Никаноровна имеет доверенность от меня, и все гонорары выдаются ей, как хозяйке. Хотя никто не заикался о квартирной плате, но это как бы плата за приют. Марфе Никаноровне это я говорить не буду. Она женщина щепетильная и кровно обидится на меня.
И для любителей стихов. Зарубите себе в записной книжке, что слова гувернант не существует. Есть слово гувернер, а гувернант – это попытка срифмовать гувернера с лейтенантом.
От стихов мы плавно опускаемся в рутину ежедневных дел.
