– Все-таки зря вы не идете к нам, – сказал подполковник Скульдицкий, – это бы и было начало реформы правительства.
– Господин подполковник, – ответил я, – вот когда царь перестанет разгонять Государственную думу и если власть его будет ограничена законами, то тогда можно вернуться к вашему предложению. А до этого все это бесполезно. Чем больше отрубать голов у гидры революции, тем больше будет вырастать голов. Если гидру не подкармливать беднейшими слоями и обиженными правительством интеллигентами, то гидра сама исчезнет или станет настолько маленькой, что на нее никто не будет обращать внимания.
– Тихо вы, – оглянулся по сторонам жандарм. – Вы про ограничения самодержавия не вздумайте где-то сказать. Сами погибнете и невинных людей за собой потянете. Помните, я обещал вам показать одного человечка, который в будущее заглядывает намного дальше, чем вы?
– Помню, – сказал я, подозревая что-то нехорошее. Что можно ждать от жандарма даже после вручения награды от него?
– Тогда пойдемте, – предложил подполковник, – не люблю откладывать срочные дела в долгий ящик.
Выезд подполковника стоял на стоянке у здания генерал-губернатора. Ни дать ни взять, а персональная машина мощностью одна лошадиная сила.
Ехать оказалось недалеко. Это была больница на окраине, которая с легкой руки Антона Павловича Чехова получила общее название на всей территории Российской империи как «палата номер шесть». Дурдом, одним словом.
Подполковника Скульдицкого встретили там как родного человека. Вопреки законам природы и физики, одинаковое здесь притягивается, а противоположное отталкивается. Место Ньютона здесь свободное, и кто раньше сформулирует законы общественной жизни, тот быстрее получит всемирную славу. Старина Фрейд до этого не додумался. У него всем миром управляет эрекция и течка, а вот первооснова ускользнула от его внимания.
– Покажите нам Крысякова, – сказал подполковник главному врачу.
Нас подвели к двери и приоткрыли маленькую дверцу, за которой скрывался глазок, диаметром примерно в десять сантиметров.
В палате стояла одна койка, привинченная к полу, и бесновался человек, выкрикивающий хрипловатым голосом непонятные для людей первой декады двадцатого столетия фразы:
– Вы не имеете права. Я гражданин Союза Советских Социалистических Республик. Меня знает сам товарищ Горбачев. Я буду жаловаться в Организацию Объединенных Наций. Мы вас всех танками подавим. Смерть фашистским оккупантам. Наше дело правое. Мы победим. Победа будет за нами. Мы можем повторить. Долой международный сионизм. Да здравствует товарищ Ленин. Да здравствует Интернационал!
– Типичный случай агрессивной шизофрении, – сказал врач. – Маниакальное состояние. Попал к нам третьего числа января 1907 года. Назвался Крысяковым Вадимом Петровичем, одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года рождения. Уроженец Энска. Проживает на улице Десять лет Октября. Образование восемь классов. Умеет читать. Заговаривается об автомашинах, самолетах, катерах на подводных крыльях. Легко впадает в агрессию. Опасный тип. Проскальзывают социалистические лозунги.
«Получается, что я здесь не один, – подумал я. – Голос определенно знакомый. Можно не шевелить пальцем, и он останется здесь навечно. Чем больше будет упорствовать в том, что он знает, тем сильнее будет диагноз. Тут, кто первым успел надеть белый халат, тот и главный. Если его освободить, то одним налетчиком будет больше. А если удастся его перевоспитать? Как бы не так, – возразил я сам себе. – Ты что не помнишь результаты перевоспитания уголовников после революции? Эти социально близкие заполонили партийные органы и органы безопасности, устроив массовый террор. Но мы-то им не дадим так развернуться. Поэтому придется помогать».
– Разрешите мне поговорить с ним один на один, – сказал я. – Тип очень интересный. Возможно, что из него можно выудить что-то стоящее.
Моя последняя фраза так заинтересовала подполковника Скульдицкого, что он тут же дал команду открыть камеру-палату и взял мою шашку на хранение во время беседы.
– Олег Васильевич, – сказал он, – мы постоянно на стреме. Чуть что – поможем.
Вход в палату военного и не в белом халате озадачил Крысякова. Он сразу сжался и стал ожидать если не мордобоя, то какой-то пакости от властей. Обычный уголовник, который уже сиживал в тюрьмах и знает повадки тюремных властей.
Я внимательно присмотрелся, и мне показалось, что я его знаю.
– Ну-ка, – скомандовал я, – скажи: мужик, огонька не найдется?
Крысяков сжался в предчувствии нехорошего.
– Тебе что, все время повторять надо? – низким тоном сказал я.
– Мужик, огонька не найдется? – сказал Крысяков.
Он! Точно он! Сука! Как он-то попал сюда? Ага, он обхватил своими руками мои руки с зажженной спичкой. И мы оба попали сюда. Только я в отключке, а он живой и здоровехонький. Меня люди спасли, а его эти же люди и повязали.
– Хочешь жить, сука? – зловеще спросил я.
Крысяков согласно мотнул головой.
– С сегодняшнего дня перестань кричать всякую ерунду, – сказал я. – Ты знаешь, какой сейчас год?
Крысяков отрицательно мотнул головой.
– Заруби себе на носу, – сказал я. – Сейчас вторая половина одна тысяча девятьсот восьмого года. Ты только через пятьдесят лет родишься. Учти, девятьсот восьмого года, и тебя с твоим Интернационалом и товарищем Лениным скоро постоянно в смирительной рубашке держать будут. Ты этого хочешь?
Крысяков отрицательно мотнул головой.
– С этого дня, с этой минуты ты ничего не помнишь и ничего не знаешь, – сказал я. – Начинаешь учиться всему по новой. Как маленький ребенок. Я за тобой пригляжу. И учти. Продолжительность твоей жизни будет зависеть от длины твоего языка. Я и сейчас могу тебя пристрелить, скажу, что ты изготовился на меня нападать. Помнишь, как говорил товарищ Сталин? Нет человека и нет проблемы. И запомни еще раз. Ты меня не знаешь. А ты и так меня не знаешь. Будешь доказывать обратное, тебя начнут лечить обливанием ледяной водой и электрическим ваннами. Это у них сейчас самое модное лечение. Не доводи дело до греха.
Я встал и вышел.
– Ну как? – в один голос спросили главный врач и подполковник Скульдицкий.
– Нормально, – сказал я, – похоже, что его что-то испугало, вот и начал выкрикивать что-то бессвязное. А, может, мухоморной настойки хлебанул. Шаманы ее частенько применяют. Напьются и рассказывают, что им привиделось, как они с богами общаются. А, может, мундир на него завораживающе подействовал. Возможно, что слушал и социал-демократов. Но было бы интересно еще понаблюдать за ним.
В окошечко было видно, что Крысяков спокойно сидел на кровати и даже не пытался качать свои права, понимая, что никаких прав у него нет, и они появятся только тогда, когда он докажет, что к нему возвращаются разум и человеческие черты.
Мы вышли из больницы.
