Дантес был выслан из России. Уехал во Францию, был мэром большого города, сенатором и командором ордена Почетного Легиона. И самой Франции до сих пор наплевать, с кем дрался на дуэли пожизненный сенатор Дантес.
Говорят, что родственники Дантеса жалуются на то, что тень «убийства Пушкина» висит над ними. А если бы Дантес уклонился от дуэли, какая тень висела бы над ними? Готовы они быть потомками труса и бесчестного человека?
И всему виной заброшенная версия о заговоре с целью убийства Пушкина. Правда, никто так и не и рассказал, чем же был опасен Пушкин.
Такая же версия была и в отношении поэта Лермонтова.
Поручик Лермонтов дрался на дуэли со своим сослуживцем майором Николаем Мартыновым. Причем Мартынов вызвал Лермонтова на дуэль. Просто так на дуэли не вызывают. Беспричинный вызов на дуэль явление не менее позорное, чем уклонение от дуэли.
Дуэль проводилась по правилам. На дуэли убит поэт Лермонтов. Россия в трауре. А если бы был убит поэт Мартынов, то вся Россия неделю бы беспробудно праздновала и плясала на могиле Мартынова?
Да, Мартынов был тоже поэт. А раз он не был Лермонтовым, то его стихи «бесспорно уступали» стихам Лермонтова, хотя я бы так не сказал. Смотрите сами:
Глухая исповедь, причастье,
Потом отходную прочли:
И вот оно, земное счастье…
Осталось много ль? Горсть земли
Я отвернулся, было больно
На эту драму мне смотреть;
И я спросил себя невольно:
Ужель и мне так умереть…
Два поэта. Одному позволено все, другому не позволено ничего.
По-человечески говоря, слава России во всем должна быть славой России.
Возможно, если бы Лермонтов не был убит на дуэли, то и он бы канул в безвестность, как и тысячи других поэтов, не менее талантливых, чем Лермонтов.
Кстати, Мартынов был счастлив в жизни, у них с супругой родилось одиннадцать детей. Он жил в Подмосковье в именье, а затем в Москве. Отпечаток дуэли с сослуживцем был при нем всю жизнь. Как у любого нормального человека.
Общество ни в чем не переубедить. Оно убедило себя в том, что дуэли Пушкина и Лермонтова были убийством и, пользуясь своим правом, поместило это в школьные учебники, воспитывая будущие поколения в этом «знании». А зачем?
Глава 35
Моя статья в газете «Губернские ведомости» подняла шум. Вернее – вой. Выли все. Особенно – департамент просвещения. За ним губернское офицерское собрание. Об офицерах ничего плохого не сказано, но получается, что именно офицеры убили «гордость России». Надо вызвать кого-то на дуэль? Но кого? Департамент просвещения напрягся. Читатели тоже были в некотором затруднении, как все понять и как все воспринимать. В России принято делать так, как скажет власть. В мое время народ верил всему, что скажет телевизор. Раньше – что скажет товарищи Брежнев, Хрущев, Сталин или товарищ Ленин, еще раньше, что скажет император или наместник над той местностью, где возник вопрос. Все ждали, что скажет генерал-губернатор Степного края генерал На-даров.
Стало уже привычным: сначала меня вызывают к генералу Медведеву, потом мы вместе едем к генералу Надарову, и нас сопровождает подполковник Скульдицкий, как начальник губернского жандармского управления.
Сначала меня отчитал генерал Медведев.
– Что же вам, голубчик, спокойно не живется, – увещевал он меня, – рота у вас в порядке, взводные унтер-офицеры у вас опытные, фельдфебеля вот к вам назначили, сверхсрочнослужащего, вот и готовьтесь к экзамену на офицерский чин, и бросьте вы эту литературу, все беды идут от ума, а офицеру нужно знать уставы, вот там все умное и прописано.
– Так точно, – говорю я. – Все время посвящаю уставам.
Примерно так же говорит генерал Надаров:
– Нет, вы посмотрите на него! Прапорщик, щеголь, командир роты в кадетском корпусе, мне докладывали, что многие кадеты, глядя на вас, тоже хотят быть зауряд-прапорщиками и носить такие же погоны, как у вас. И что вы вытворяете в свободное время? Ко мне приходят уважаемые люди и просят быть судьей в том коварном деле, которое вы замутили в прессе. И протоиерей Сергий тоже приходил ко мне с осуждением ваших взглядов. А вы не думаете, что эту статью перепечатают где-нибудь в Москве или Петербурге? А вдруг об этом пронюхают иностранные журналисты? Вот что вы прикажете мне сказать директору департамента просвещения, который более всего начинает шуметь, что офицеры должны чувствовать ответственность за смерть гордости русской литературы. Что вы бы сказали этим журналистам, чтобы они заткнулись и не щелкали своими перьями по любому поводу?
– Ваше высокопревосходительство, – сказал я, – осмелюсь предложить вам такой ответ. Дуэльный кодекс в обеих дуэлях нарушен не был. Нельзя стреляться генералам военным и статским. Нигде в правилах не прописано, что писатели и поэты не могут вызывать на дуэль и что вызовы писателей и поэтов не должны приниматься. Если бы вызов господина Пушкина не был принят, это было бы позорным пятном на его персоне. Дуэль между офицерами является делом офицерским и может обсуждаться только в офицерском суде чести. Всё.
– Вроде бы неплохо, – сказал генерал Надаров. – А вы что скажете, господин подполковник? – обратился он к Скульдицкому.
– Мне кажется, ваше высокопревосходительство, – сказал жандарм, – что подобный ответ не предполагает продолжение дискуссии штатскими лицами.
– Вот и я так же думаю, – сказал генерал. – Перепишите все, что сказали, набело, я подпишу, – это уже было сказано мне. Я взял бумагу и стал писать. – Весело вы живете, ваше превосходительство, – это уже к генералу Медведеву, – мне бы его годы, – и он указал на меня, – я бы такого натворил!
Когда мы выходили из кабинета генерал-губернатора, в приемной уже ожидали журналисты губернских газет.
Они бросились к нам, и на вопрос: как? – я обреченно махнул рукой.
Назавтра была напечатана статья о том, что автор скандальной публикации был на ковре у генерал-губернатора, а генерал-губернатор сказал то-то и то-то. И на этом дебаты утихли.
Зато следующая статья отвлекала внимание начисто. Сообщалось, что 20 января было открыто движение на всем протяжении железной дороги от Тифлиса до Джульфы на российско-персидской границе. Общая протяженность пути с ответвлениями до Карса и Эривани составила 601 версту. Хорошая рокадная дорога для переброски войск на турецком и персидском фронтах в случае войны в Закавказье, и Карс в то время был российским.
Мне в роту назначили фельдфебеля-сверхсрочника Дмитрия Ивановича Сухотина. Он снял с меня массу забот, особенно в делах хозяйственных. Я ему не мешал, но периодически оглядывал хозяйство и казарму роты для того, чтобы выписать фельдфебелю свои наблюдения. То есть сделать профилактический втык, чтобы бдительности не терял. Если все пустить на самотек, то движение замедлится и люди перестанут мух ловить, а когда они чувствуют за собой пригляд, то это их мобилизует на поддержание надлежащего порядка. Взводные унтера тоже с уважением относились к Сухотину, потому что он как старшина и даже выше взводных унтер-офицеров.
