– Какого дела? – не понял премьер.
– Анализировал происходящие события и определял, когда в Россию придет могильщик царской власти, – спокойно сказал я.
– Какой могильщик царской власти? – оторопело спросил меня Столыпин.
– Обыкновенный, кличка Ленин, – сказал я, – именно он отдал приказ о расстреле царской семьи в Екатеринбурге в 1918 году.
– Как так? – чуть ли не закричал премьер. – Вы же говорили, что мы изменили Книгу судеб.
– Мы ее хотели изменить, – сказал я, – но вы сразу бросили и затоптали все изменения. Все вернулось на круги своя, и я сейчас пытаюсь определить, когда произойдет удачное покушение на вас, чтобы царь поверил, что с выбранного пути сворачивать нельзя.
– Как покушение на меня? – сел на стул Столыпин.
– Очень просто, – сказал я. – В Книге было написано, что четырнадцатого сентября в киевском театре на вас будет совершено покушение, вы будете смертельно ранены, а восемнадцатого сентября картинно умрете в присутствии ЕИВ и его августейшей супруги. Как говорят, что написано пером, то не вырубишь топором. Покушение было? Было. Судя по вмятинам на бронежилете, ранения должны быть смертельные. Но ранений не было, и вы остались живы. Вы и ЕИВ свернули все изменения и думали, что все дальше пойдет как по маслу. И книга вернулась к исходному тексту. Только даты немного поменялись, начиная с первого покушения, а именно с покушения на вас. Будете в Киеве, зайдите в Киево-Печерскую лавру, посмотрите на то место, где вас должны были похоронить. Вы же сами сказали, чтобы вас хоронили на месте убийства.
Столыпин сморщился как от пилюли хинина
8.
Я бил наверняка. Знание истории – это главное для современного человека. Тем зомби, которых воспитывала Коммунистическая партия, история давалась в таких пределах и объемах, чтобы они по любому поводу кричали «так точно», «уррааа» и «от Курил до Британских морей Красная Армия всех сильней». И современные зомби исступленно кричат, как хорошо было в СССР, хотя и понятия не имеют, как там было.
– И что мне прикажете делать? – спросил Столыпин. – Что мне докладывать ЕИВ.
– Воля ваша, ваше высокопревосходительство, – сказал я. – Можно держать их в счастливом неведении до марта 1918 года, но кто будет рядом с ними, когда вас не станет? В четырнадцатом году начнется война, и ЕИВ полезет командовать войсками, а военный он, извините, не ахти какой. Ему нужно парады принимать, крестами награждать, а не стратегические операции планировать, для этого опытные генералы нужны. А генералы выступили против царя потому, что он бросил страну, скрылся в Ставке и дождался революции. Стране нужен решительный премьер, а кто может быть решительнее вас? Кстати, когда Ленин появится, я вас сразу проинформирую. Какие будут указания? – и я щелкнул каблуками, показывая готовность идти и исполнять поручение.
Глава 62
Столыпин Петр Аркадьевич смотрел на меня, размышляя, как бы он разорвал меня, вдоль или поперек. Или применил бы свой «столыпинский галстук».
Премьер нажал на кнопку звонка. Неслышно появился ротмистр Сенцов.
– Сенцов, нас не тревожить до особого указания, – сказал он.
Сенцов ловко щелкнул каблуками с серебряными шпорами и вышел. Кавалеристы они мастера на это дело.
– Пойдемте, – сказал Столыпин и пальцем указал на дверь, ведущую в комнату отдыха. – Расстроили вы меня, – сказал премьер, открывая дверцу зеркального шкафчика, где стояли бутылки и рюмки. – Что будете пить?
Мне он налил водки, себе – тоже и, не чокаясь, выпил, закусив кусочком колбасы.
Кстати и к слову, тогда не было колбасных изделий категории А, Б или мясных продуктов, которые даже голодная собака есть не станет. Если сказано колбаса, то это только продукт из мяса.
Я выпил водки и заглушил послевкусие кусочком копченой колбасы.
– Что нужно делать? – спросил Столыпин.
– Начинать все сначала, – сказал я. – Я сейчас поеду к Григорию Ефимовичу, а вам нужно ехать к ЕИВ с большим приветом от Ангела. К вечеру и мы приедем туда. А там посмотрим, что нужно делать.
На том и договорились.
В резиденции Распутина я сразу пошел в атаку.
– Ты что, хочешь убить ЕИВ и его августейшую супругу? – зловеще спросил я. – Кто должен был наблюдать за тем, чтобы все намеченное было выполнено полностью? Ты! Потому что ты там постоянно ошиваешься и мух не ловишь. Ты и сам себе приговор подписал. Я смотрел в Книгу, и там все так, как было раньше, только неизвестна дата смерти Столыпина, а вот ваши даты ни на день не изменились. И каждый день промедленья смерти подобен. А вы целых четыре месяца ждали. И я ждал, думал, что вы образумитесь. Да только вы себя бессмертными почуяли. А в Книге написано, что апреля семнадцатого дня появится Ленин, который отдаст приказ на расстрел царской семьи, и он пойдет по всей России, срывая наземь царские орлы. Бросай все, едем к царю, и смотри, если будешь идти на поводу у самодержцев Всероссийских. Тянуть на себя самодержавие это все равно, что тянуть на веревке волка, который вас и сожрет.
Григорий слушал меня и частенько крестился. Кому охота знать день и час своей смерти? Каждый надеется прожить дольше, но сколько определено в Книге, то уже никак не обойдешь, если не перепишешь эту Книгу в силу своих возможностей.
Олигарх может раздать на благотворительность свои миллиарды и полностью переменить свою жизнь, и, возможно, он проживет дольше и в лучшем настроении, чем до этого.
Может это сделать и кровавый диктатор, став нищим где-нибудь на пороге заброшенной церквушки. Но никто не гарантирует, что его все равно найдут и повесят за ноги на воротах этой церквушки, но он может прожить подольше в радости, что его не настигло возмездие раньше.
Много имеющие никогда не пойдут на переписывание Книги, потому что думают, что уволокут за собой в могилу все, что они накопили, наворовали или награбили. Хуже, когда так же думает диктатор, мечтающий о том, что он устроит кровавый пожар на всей планете и недостойный его народ уйдет в могилу вместе с ним.
– Едем, немедленно едем, – чуть ли не кричал Распутин, надевая на себя теплые вещи. Судьба судьбой, а январь январем, босиком по морозу далеко не ускачешь.
В Царское Село мы приехали, когда на улице уже смеркалось. Зимой и часы не нужны. Смеркается – семнадцать часов, светает – девять часов. Машина остановилась у крыльца Александровского дворца, и Распутин бегом бросился к парадной двери.
Я не торопясь вышел из машины и пошел туда же, снимая на ходу перчатки. Мне торопиться некуда. Швейцару в ливрее сдал свою шинель, фуражку (утепленную и с наушниками, зима же) и шашку с портупеей.
Дежурный офицер меня уже видел и повел в комнату перед царскими покоями.
