– Кончай мне тыкать! – тихо приказал тот. – Это раз. Два: склад – не твоё дело.
– Ладно, ладно! Рыбак вон на «ты», а мне нельзя? Больно ты… вы сердитый. Нет никакого склада? Хорошо, нешто я не понимаю: меньше знаешь – крепче сон.
– Значит, так: за честность хвалю. Не струсил. Это хорошо. Далее: будешь выражаться по матушке – выдеру. Мне всё равно, а внучку мне не порти. Пока зима, поживёшь у меня. Деваться тебе всё равно некуда. По весне – уходи. Решишь навести складских – милости прошу. Только не рассчитывай, что тебе снова повезёт. Живым не уйдёшь. Если возьмёшься чудить и шпионить в моём доме, прибью сразу, не сходя с места. Повторяю: деваться тебе некуда. То есть до весны тебе выгодно вести себя хорошо и дружить со мной. Понял?
– Да какое там! Шпионить! Я ж покаялся. Со всей душой! Хотите, побожусь? Вот чтоб меня на очке разорвало, вот те крест! Я и к банде прибился, потому как деваться было некуда! Я ж рассказывал! Сирота я!
– Сейчас заплачу, сирота… каз-з-занская… с винтовкой и бригадой бандитов. Ты – совершеннолетний мужик, понимай, что все твои поступки – твоя ответственность. Выбор есть всегда. Твой выбор – вот такой. Отвечать – тебе.
– Да нешто я… эх, да чего там! Виноват, спасибо вам за такое ваше благородство! Честно, спасибо! Готов искупить, типа, делом. Работать могу, охотиться, всё могу. – Тут в голосе Толи послышалась хитринка и любопытство. – Скажите только, как вы нас в лесу определили? Мы ж тихо шли и всё такое!
В комнате скрежетнул смешок Деда.
– В лесу? Не в лесу, а на Складах. Я тебя заметил у аптеки. Ты зачем уши грел? Только не говори, что из чистого любопытства. Да и Рыбак с его подходами мне не показался. Потому и вышел в ночь. Когда убедился, что вы за мной, – вывел к аномалии. Засёк я вас ещё на реке.
– Я ж бригаду за излучиной вёл! Я ж не пионер из Победограда! Понимаю, что и как!
– Вот там и засёк. Я, знаешь ли, тоже не пионер.
И Дед опять засмеялся.
Варя подслушивала весь разговор, прильнув к стене. После показательных раскаяний гостя решила, что доверять ему не стоит. Всё-таки бандит, хоть и не состоявшийся.
Как бы то ни было, Малой прижился. Помогал Варваре на хозяйстве – по его собственному выражению, «шустрил».
Толя в самом деле был шустрым. Дедова квартира буквально преобразилась.
Гость подновил покосившиеся полочки на кухне. Поглядев, как Варвара готовит еду, соорудил новые, расположенные в стратегических местах кухоньки. В том участке входного коридора, что выполнял функцию прихожей, как по мановению волшебной палочки, появились удобные вешалки.
Однажды он проявил инициативу насчёт благоустройства кабинета, но встретил жёсткий отпор с хозяйской стороны.
– В кабинет заходить не смей, – сказал Дед.
– Слушай, Старый, я ж хочу как лучше! – попытался возразить Толя.
– Надо не как лучше, а как положено, – отрезал Дед и добавил: – И обращайся ко мне на «вы», сколько можно повторять. Имей уважение, я тебе в дедушки гожусь.
– Так я со всем уважением! Нешто непонятно? Когда человека уважаешь, надо звать на «ты», как родного!
– Я тебе не родной. Если руки чешутся – пол подмети.
Так закончилась дискуссия по поводу облагораживания кабинета, а спор насчёт «выканий» – нет. Спасённый парень упорно звал хозяина «ты», прибавляя то «Дед», то «Старый».
Полезный, словом, постоялец.
Но как же его было много!!!
Во-первых, он постоянно поглядывал на Варвару. Именно поглядывал, а не пялился или, скажем возвышенно, любовался. Как будто пытался что-то вспомнить. Когда Толя пришёл в себя настолько, чтобы проявлять интерес к окружающему миру, сразу же начались те «поглядки» и типовой диалог, повторявшийся с разными вариациями едва не каждый день.
– Молодаечка, я тебя раньше не встречал? Как будто встречал, а никак не припомню где. Лицо знакомое, страсть!
– Нет, Анатолий, вы меня раньше совершенно определённо не встречали, – Варя отрицательно качала головой, создавая неприступный вид. – А что такое «молодаечка»?
Молодаечкой в Толином лексиконе назывались молодые девушки: молода-я дево-чка.
Во-вторых, по крестьянской манере он просыпался в шесть утра. После чего начинал искать себе занятие. И непрерывно болтать. Когда собеседника не было, он болтал сам с собой или распевал песни.
Парень оказался обладателем неплохого баритона и вполне вменяемого музыкального слуха – в этом Варя разбиралась, всё-таки много лет провела среди музыки и артистов. Зато репертуар оставлял желать лучшего.
Хабар собирали
Я и Рабинович,
Всякий аномальный редкий хлам.
Разных аногенов
Было так богато,
На радость фартовым молодцам!
Складно выводил юноша, ковыряясь с очередной обновкой в интерьере квартиры.
– Что это, господи? – не выдержала Варя, обычно державшая дистанцию и на короткое общение никак не переходившая.
– Ты что, подруга! Это ж «Мурка»! – пояснил Анатолий и продолжил.
От продолжения Варя пришла в ужас, даже не одёрнув простоватого компаньона: не подруга, мол, я тебе. Ужас усугублялся тем, что бывшая балерина невольно отметила удивительную драматургическую завершённость блатной песни. В ней были все обязательные компоненты настоящей истории – от экспозиции до кульминации и эпилога. Отношения с роковой Муркой, рассказчиком и Рабиновичем не уступали в напряжении тайнам мадридского двора. Персонажи обладали рельефными характерами, выписанными крупными, но предельно точными мазками. Да и незатейливая поэтика подкупала.
«Этак недолго увлечься этой… блатотой!» – подумала Варя и вновь ужаснулась.
Впрочем, дальнейшее знакомство с репертуаром, которое происходило постепенно, но неотвратимо, как наступление горной лавины или смена сезонов, оказалось куда хуже. «Мурка» в сравнении с другими ударными пунктами программы казалась арией из «Кармен».
Например:
…И вот пришли в Победоград,
Да только город нам не рад,
На третий день нам голодать
с ним надоело!
У нас по финке в рукаве,
И дует ветер в голове,
И порешали с ним идти на дело.
И вроде было всё пучком,
Залезли мы к барыге в дом,
И уж к двери тащили два мешка
с хабаром.
Но оказалось, нас пасли,
Чекисты мигом замели,
И долго били нас ногами по сусалам.
Но и это были ягодки, невзирая даже на более чем сомнительные рифмы. Одна древняя песенка переплюнула даже «Финку в рукаве».
