«А за это еще и выпорю».
Почему так сложно сдержать дурацкую улыбку, подхватывая свои вещи и выбегая из офиса, кинув короткое:
— Я обедать!
«Крендель», да?
Ну разумеется, я ничуть не удивляюсь, увидев его там. Одного за столиком у окна и с телефоном в руке.
Мой тоже вибрирует новым сообщением:
«Хорошая девочка».
И улыбка. В реальности — не в телефоне.
Глава Сны
«Доброе утро».
«Сегодня отличная пастушья запеканка, присоединяйся».
«Сладких снов».
«Утро хмурое, но все равно доброе».
«Твой столик — тот, что с букетом гиацинтов».
Богдан! Просила же! Но он просто смотрит от окна на выражение моего лица и что-то печатает в телефоне:
«Я не виноват, что их кто-то забыл. Думаю, ты можешь взять себе».
Мы, как Штирлиц с женой, встречаемся в этом кафе каждый обеденный перерыв уже три дня. Сидим в разных углах, демонстративно не глядя друг на друга. Только вибрируют телефоны под пальцами.
«Неспокойной ночи. Пусть тебе приснится один прекрасный апрельский день и долгая ночь после него».
«Какая у тебя мелодия на будильнике? Себе тоже поставлю».
«Ты сегодня без кофе?»
Он что, за мной следит?
В четверг я проспала: все потому что ночь моя и правда была неспокойной. Один настойчивый и упрямый мужчина пришел в мои сны — и не было у меня власти запретить ему это. Память и воображение объединились против меня, складывая из осколков новые картины, как в калейдоскопе: мягкое касание губ, горячая ладонь на талии, властный жест — и я впечатываюсь в его тело своим телом. Только там, на лестнице, мы были одеты, а в моем сне — о, нет…
О, да…
Не так уж трудно вообразить эти губы, скользящие по моей коже, — повторяя реальный маршрут его взглядов. Гораздо сложнее устоять в тягучем тумане сна, когда он стискивает меня, вжимает в твердую грудь — и горячее электричество разбегается по всему телу от низа живота.
Проснуться утром от третьей по счету попытки будильника все же вернуть меня в реальность — с болезненными спазмами от начавшихся месячных и набухшей сверхчувствительной грудью. Даже самым крутым таблеткам нужно минут двадцать, чтобы подействовать, и все двадцать минут я ползаю, как больная беременная улиточка по дорожке из соли, корчась и подвывая от несправедливости мира.
Тут уж не до гедонизма в виде ванильного мокко. Тут бы добраться до своего местечка возле батареи, со слезами в голосе поклявшись, что больше никогда в жизни опоздание не повторится. Заварить мятного чая и приготовиться делать вид, что «изучаю работу конкурентов и коллег». И все восемь часов листать сайты с лучшими образцами европейского дизайна, который в нашем захолустье ни один богатый человек в здравом уме не закажет. Слишком бедненько, хоть и чистенько.
Но даже в этом было мне отказано. Мое непосредственное начальство, полнедели проторчавшее на объекте, именно сегодня вернулось и решило, что самое время послать меня в ближайший «Леруа Мерлен» за какими-то особо редкими светильниками.
Почему меня, а не, скажем, водителя? Или курьера?
Потому что дедовщина, вот почему. Позже всех пришла — тебе за лампочками и бегать.
И все бы ничего, но ближайший «Леруа Мерлен» у нас в соседнем городе. По московским меркам даже не расстояние. Но метро туда пока не провели. Ходят только автобусы — древнющие «икарусы», воняющие бензином и гнилой картошкой.
Какой жестокий контраст моих снов и реальности!
А что еще контраст — сказать?
Я, торчащая на остановке в длинной легкой гипюровой юбке, белых ботинках на платформе и модной красной косухе, — и свора старушек в зимних пальто с побитыми молью воротниками и платках из собачьей шерсти, которые с явным ехидством наблюдают, как я торчу на единственном более-менее сухом и чистом кусочке асфальта. И готовятся к битве за сидячие места в автобусе.
Полтора часа трястись в провонявшем салоне, цепляясь одной рукой за поручень, в моем состоянии — это что-то вроде адского наказания за грехопадение во сне.
Жалуюсь Богдану в нашей переписке. Потому что больше некому пожаловаться. Не маме же. Мама так была рада, что я нашла «нормальную» работу, а не эту унизительную с ее точки зрения «подай-принеси-отойди-не мешай», которой я занималась в Москве. Расстроится или отчитает за неблагодарность — любой вариант мне сейчас будет чересчур. И я, как всякий взрослый человек, маме ничего не говорю.
А Богдан сам виноват. Приучил к тому, что с радостью отвечает на все, что я ему пишу. Один раз даже с интересом прочитал, какой сон мне приснился, что можно считать подвигом и признаком окончательного помутнения в мозгах на моей почве у этого мужчины.
Чего я не ожидаю — так это того, что буквально через пять минут после моего жалобного рассказа рядом с остановкой тормозит синенький хорошенький джип и Богдан распахивает дверцу с пассажирской стороны и протягивает руку:
— Прыгай!
И я прыгаю, а что делать?
Остановка провожает меня завистливыми вздохами и тут же принимается увлеченно обсуждать чудесное спасение.
— Как ты меня нашел? — Сил сдерживать улыбку совсем никаких, и я поддаюсь слабости и ловлю яркие просверки в глазах Богдана.
— Даш, — проникновенно говорит он, разгоняясь. — Это у нас единственная остановка междугороднего автобуса.
Мы едем всего-то в соседний город в строительный супермаркет. А кажется — летим навстречу закатному морю в алом кабриолете. Впереди только счастье и свобода. Часа на три.
Глава Ромкомы и тыквенный суп
После слишком уж свежего весеннего ветра на остановке попасть в теплую машину было невероятно уютно. Я мгновенно согреваюсь, а присутствие Богдана и тихонько наигрывающая что-то без слов магнитола и вовсе почти убаюкивают меня. Рядом с этим мужчиной мне почему-то очень спокойно и надежно, словно я наконец-то попала домой, где меня давно ждали. Можно ехать вот так, в тепле и уюте, долго-долго-долго, пока не кончатся все дороги на свете. И смотреть, как уверенно он управляет джипиком, чувствовать, как мягко стелется под колеса асфальт…
