— Людей чувствую, а дочь родную — нет. Она как будто за стеклом сидит, и не достучаться до нее, не докричаться — хоть наизнанку в крике вывернись. Когда так случилось, когда потерялась кровиночка моя?
И она опять заплакала.
— Вы знаете, у меня ведь никого нет, кроме нее. Вообще никого, даже себя. Я на себя давно рукой махнула, только ради нее живу. Я ведь ее в семнадцать родила, одна, и всей помощи — только мама. Папашка ее свинтил сразу, как только про ее будущее появление узнал. Роды тяжелыми были, она лежала неправильно и ногами вперед пошла. Я думала — сдохну, когда рожала. Натурально сдохнуть собиралась, на тот свет отчаливать. Акушерка-старуха вытянула — как давай меня матом крыть. Трехэтажным, я такого и не слышала тогда. Помогло, как ни странно, собралась я, выдавила ее из себя. А потом…
Она сглотнула.
— Потом то же подыхание, только медленное. Денег нет, у мамы пенсия по инвалидности, пособие — копейки. На институт, конечно, плюнула, на последние коробку детского питания купила, собралась, пошла работу искать. И поклялась тогда себе самой страшной клятвой, что я сдохну — но сделаю так, чтобы дочка нужды не знала, чтобы ее жизнь счастливее моей была. Ну что тут скажешь — все так и случилось, все сбылось! Кто там сказал — бойтесь своих желаний, они могут сбыться? Умный человек был. А я вот дура была, и даже не догадывалась, что плата такой непомерной встанет. Мы ж люди простые, почитай что деревенские. У нас и город-то — одно название. А я ведь пятнадцать лет, без отпусков, без выходных, с утра до вечера, как лошадь запряженная… Каждый божий день! Дочку и не видела почти, сначала мама с ней сидела, царствие ей небесное, потом, когда все случилось, я уже поднялась немного, нянь нанимала. Вот и упустила кровиночку. И ладно бы дрянь выросла, которая только о себе думает — нормальная же девка получилась, и с головой, и с сердцем. А вот не слышим друг друга — и все. И не достучаться.
Мы опять немного помолчали.
— Как так получается, когда все ломается, вы не знаете? Мы ведь для них, пока они маленькие — боги, самые натуральные. Они же только нами живут, нами дышат. Свет в окошке мы для них, по-другому не скажешь. И думаем, дураки, что всегда так будет. А потом — раз! И бог с пьедестала рухнул. И вдребезги. И не склеить уже.
— Почему все так плохо, вы не знаете? — вновь спросила она — Я ведь сюда пришла, и магазин продала, и аккаунт завела, потому что сердце изболелось уже. Не могу я без нее, зачем мне такая жизнь? Думала, поговорим, обнимемся, поплачем вместе, две родных души ведь, других не будет. А увидела ее — как бес толкнул! Опять разоралась, и, похоже, что было еще у нас с ней — и то доломала. Почему так, вы не знаете?
Молчание становилось уже совсем неприличным.
— Не знаю, — честно ответил я.
— А я знаю! — эхом откликнулась она. — Слишком люблю. Слишком боюсь за нее. Как увижу — так сердце сожмется. Вот и кричу — беду отгоняю.
Она встала и, не прощаясь, пошла к двери. Остановилась там же, где и дочь, также повернулась и сказала тихо:
— Вы простите меня, Дмитрий Валентинович, что свою беду на вас навалила. Не могла я больше внутри носить. Выговориться надо было. Извиняйте, если что не так.
И ушла.
Я так и не узнал ее по имени.
Я посидел еще минут десять, переваривая произошедшее. Потом вошел в тренерский чат и набрал: «Слышите, старичье, посоветоваться надо. Тут вот какое дело…»
* * *
Через полчаса всем нашим подопечным пришла рассылка:
«Внимание выпускникам команды № 25! Послезавтра объявляется большой корпоратив — отмечаем победу на первом этапе. Место проведения — локация, трактир. Явка строго обязательна. Банкет будет совмещен с родительским собранием, кто не приведет хотя бы одного из родителей — будет отчислен из команды. Это не шутка. Тренеры».
Глава 13
Два дня народ активно качался, я сидел в библиотеке, Цитамол протоптал несколько загадочных для стороннего наблюдателя кругов в парке.
Малиновский и впрямь оказался еще большим дураком, чем все думали — случайно увидев Петьку, выходящего из портала, он тут же кинулся на него, даже не дождавшись появления остальных членов нашей команды, шедших следом. В итоге — сначала быстро улетел на перерождение, а затем вылетел из Турнира за доказанное покушение на соперника.
Семеновна ходила именинницей — потроша добычу наших семинаристов в промышленных масштабах, она первой из нас взяла пятый уровень мастерства. Следуя данному когда-то обещанию, изучила потрошение насекомых, а сейчас они вдвоем с Сергеевной днями ломали голову, думая, какую бы добывающую профессию выгоднее взять. Митрич с Андрюшкой педагогически зверствовали, к вечеру старшеклассники валились с ног в буквальном смысле слова. Зато стараниями неуёмного военного пенсионера все пятеро взяли, наконец, пятый уровень. И это был рекорд. Если верить онлайновой таблице, мы не были первыми, кто взял пятый уровень, но именно наша группа стала первой, где этот рубеж пересекли все пять членов команды.
Старушки тут же решили проводить грядущий корпоратив по девизом «Пятью пять — двадцать пять». Это было тем более символично, что номер нашей команды в общем списке был именно двадцать пятый. Ну и, конечно же, этот «родительский день» сильнее всего заставлял волноваться и нас, и наших подопечных. Мы проводили его в субботу вечером, а в воскресенье устроители Турнира должны были подвести итоги первого этапа, наградить победителей и объявить задание на второй этап.
И вот, наконец, суббота. «Военные вожди» отпустили свое воинство еще в обед, наказав «помыться, погладиться и приводить родителей в харчевню в 17.00». Света с Ниной толкались в харчевне с утра, готовясь к празднику, с обеда к ним присоединились и мы. Митрич, правда, откровенно маялся в ожидании, периодически интересуясь, скоро ли кто появится, потому как «дело к вечеру уже».
Он так надоел всем этим «вечером», что Светлана, закончив, наконец, отладку какой-то взятой прокат магической приблуды в виде большого ящика, отозвалась:
— ОК, пусть будет песня про вечер. Все равно проверить надо.
— А что это такое? — тут же поинтересовался Митрич.
— Это, Сережа, наша ресторанная группа лабухов. Какой корпоратив без музыки?
Она прищелкнула пальцами и, отбивая ритм щелчками, завела:
— Субботний вечер, и вот опять
Я собираюсь пойти потанцевать…
Семеновна немедленно подхватила:
Я надеваю штиблеты и галстук-шнурок.
Я запираю свою дверь на висячий замок.
На улице стоит ужасная жара.
Но я буду танцевать буги-вуги до утра.
Ведь я люблю буги-вуги, я люблю буги-вуги,
Я люблю буги-вуги, я танцую буги-вуги каждый день.
[122]
К концу куплета агрегат довольно бодро выдавал партию ударных, а на втором куплете вступили гитары и мы с Митричем.
