— Оно и правильно! — поддержала его мама Патрика, которую звали, как выяснилось, Кристиной Анатольевной. — Вон как дети нам расстарались, какой стол организовали! Давайте им праздник портить не будем лицами, от которых молоко киснет. И вообще, девчонки, что вы там как неродные, подсаживайтесь поближе. Чей там следующий тост? Ваш, Виктория Артемовна?
Мама Ольги помолчала секунду, явно что-то решая, а потом откинула со лба модную в этом сезоне трехцветную прядь, и хмыкнула:
— Можно просто Вика. Ладно, погнали. При нашей жизни расслабиться никому лишним не будет. Тост, говорите?
50 минут и девять тостов спустя
— Да ты, Петро, не части, так мы ни фига долго не посидим. Дорвался, блин, — возмущался опытный Митрич. — Сейчас надо паузу взять, передохнуть, перекурить. Как говорил прапорщик Сингаевский, осадить надо! Слава, Митя, где вы там? Пошли, вон, потанцуем, зря, что ли, эту караоке тащили?
— Ой, мальчики, а можно я песню поставлю? Где здесь выбор-то? Ничего не понятно.
— Вот микрофон, просто начинай петь, оно само подстроится.
— Ой, спасибо, Светуня! Вот, давай эту:
Закрой глаза, всё постепенно и тебя тут никто не заменит.
Утро подарит нам это мгновение и холода за окном не помеха.
Пока мы здесь в теплой постели, волосы волнами по твоей шее.
Касания трепетны и безмятежны, мы видимо нашли, то что долго хотели.
Девчонки, давайте все вместе!
Между нами тает лёд, пусть теперь нас никто не найдёт.
Мы промокнем под дождём и сегодня мы только вдвоём…
[125]
— Мама, блин! — рыжая опять была злой и красной. — Ну не это же старье! Ты бы еще Егора Крида своего нафталинного вспомнила!
К моему удивлению, Кристину поддержала Людмила Сергеевна, мама Татьяны.
— Цыть! Юным девам слова не давали! — и она рассмеялась звонким и очень молодым смехом. — Ты не обижайся, Аглая, да? Так вот, Аглая, чтобы ты знала — это он сейчас лысый, толстый и с мешками под глазами, в которые весь гонорар за концерт засунуть можно. А в молодости Крид был тако-о-о-й мужчинка… У нас все девочки в него влюблены были.
Она любила кофе в обед
И по утрам ее вкусный омлет.
Она любила жить без проблем,
Меня манила красотой колен.
Тут к Людмиле присоединилась Кристина:
Работа двадцать четыре часа
И добивается всего сама,
Но она хитрая словно лиса
— меня манили ее глаза.
В общем, припев орали все пять мамочек хором:
О Боже, мама, мама я схожу с ума —
Ее улыбка, мама, кругом голова!
О Боже, мама, мама — пьяный без вина;
Ее улыбка, мама, — самая-самая!
[126]
— Ну все, — махнула рукой Ольга. — Началось! «Что бы ты понимала, доча, это молодость наша»… Опять весь вечер этот рэп дурацкий слушать будем.
— Так, молодое поколение! — в круг старшеклассников ледоколом ввалился Охлопков-старший. Петькин папа выглядел изрядно поддавшим, лысина и лицо у него были уже угрожающе-красными, зато улыбка абсолютно счастливой. — Что бурчим, кому настроение портим? Кроче так. Чтобы всякое старье вам жизнь не портило, скажите мне — в этом вашем колледже клуб какой-нибудь есть?
— И даже очень хороший — ответно улыбнулась Татьяна. — С соответствующими ценами.
— Пнял! — кивнул Пётр Петрович. — Ща… Ща… И вот так. Кроч, я тут Петьке денежку на карту кинул, вам длжно хватить. Валите, поклубитесь, оттопырьтесь, раз уж праздник сегодня. А мы тут тихонько, по стариковски, посидим… Раз уж вы нам олэксклюзив подогнали, надо же им от души воспользоваться, по взрослому хозяев выставить. Все, валите быстрей, пока матери не слышат. Петьке много не наливать!
Последнюю фразу он говорил уже быстро удаляющимся спинам.
* * *
Тридцать минут спустя, как и положено в русской пьянке, любой учет тостов пошел ко всем чертям. Общее застолье разбилась на множество мелких очагов, где каждый гудел кто во что горазд. Оба пришедших на собрание папы, обнявшись, с диким акцентом самозабвенно орали с импровизированной сцены:
ВАЗ — гранёный алмаз!
Фары в ночи, как орлиный глаз!
1600 километров в час —
Космической кары нейтронный фугас.
Лада Седан! Баклажан!
Лада Седан! Баклажан!
[127]
Допев до конца, они принялись спорить. Митрич с помощью обеих рук и разложенных на скатерти вилок, ножей и солонок азартно изображал какую-то давнюю битву мамам заклятых соперниц. Ежеминутно слышалось «И тут, представляете…», мамы воспитанно пугались. Мамы Тарасика, Петьки и Патрика уединились втроем, выставив посередине бутылку вина, но явно не столько соображали на троих, сколько беседовали «за жизнь» и кое у кого уже подозрительно намокали глаза.
— Так, мужики, хорош, задолбали уже со своим баклажаном, третий раз поёте. — вмешалась грубая Семеновна. — Пора градус позитива приподнять, а тут, я смотрю, кое где упаднические настроения возобладали. Я вам сейчас напомню, чем настроение поднимать надо, встрянем, девки, под седую древность.
Через пять минут вся женская часть нашего коллектива самозабвенно скакала под сердючкино «Ха-ра-шо! Всё будет хорошо, все будет ха-ра-шо я это знаю, знаю», а мужики вышли на веранду — раз курить не дают, так хоть воздухом подышать.
— Спасибо, Петь, за компанию, — глухо уронил опальный чиновник. — Хорошо проорались, давно так не оттягивался, уже и забыл — когда. Ну и вообще, что приехал, не струсил.
— А я, Владислав Алексеевич, — неожиданно трезвым голосом ответил олигарх, — во-первых, не из ссыкливых, а во-вторых, у нас с тобой совместных дел никогда не было, поэтому даже если захотят предъявить — нечего.
Он повернулся к нам с Митричем.
— Спасибо, мужики, за вечер, много лет так душой не отдыхал. Серьезно, не знаю, как вам так удалось, но факт остается фактом. Пойдем мы, наверное, с Анькой потихоньку, такие вещи надо на пике заканчивать, чтобы потом послевкусие долгое было.
— Спасибо, Петрович, на добром слове, — кивнул Митрич. — У меня только одна просьба к тебе будет, важная…
— А вот это ты зря, — Пётр Петрович скривился, как съевши ломтик лимона. — Так и боялся, что что-нибудь попросите. Испортил песню, дурак!
[128]
