Митрич выразительно постучал пальцем по лбу.
— Вот все-таки вы, олигархи, дебилы! — уверенно заявил он. — Вам везде деньги чудятся. Родной, мне восемьдесят с лихером, я в дом престарелых помирать переехал, на кой хрен мне там твои деньги? Жизнь прожигать, бабкам в трусы с начесом засовывать? Да пошёл ты! Вот ты точно концовку облажал.
Петрович заметно смутился.
— Ну извини… Ты меня тоже пойми — все, кто со мной общаются… Все, понимаешь — 99 и девять в периоде процентов моих собеседников общаются со мной только с одной целью — убедить меня расстаться с частью моих денег. Всё, никаких других резонов нет — тока бабки. Тут хочешь не хочешь — станешь пуганой вороной, которая каждого куста боится и всех в разводилове подозревает.
— Короче, — Митрич все еще обижался, но уже немного остыл. — Я что сказать хотел. Пацан у тебя хороший. Слабоват, конечно, но не дурак зато. И добрый. По настоящему добрый, непритворно. Но он, как я понимаю, только сейчас, когда мы пару боев без него стопроцентно слили бы, мужиком себя начал чувствовать. Защитником. Спасителем. Вытаскивателем. И так далее — тема понятна. Опять же — девки. Ну сам понимаешь, вспомни себя в этом возрасте. Так вот, сейчас ему, как никогда, отец нужен. Который этой искре, появившейся в нем, погаснуть не даст, и раздует потихоньку во что-то стабильное. Ты, я смотрю, мужик нормальный, правильный мужик. Так вот — ты уж, Петрович, на работе сутками не гори, пожертвуй толику времени на сына. Пусть пару миллионов потеряешь, зато тебе в компенсацию сын родным останется.
Коммерсант кивнул:
— Спасибо, Митрич. Уяснил, выводы сделаю. Неужто и из моего тюти мужик прорезался? И это — извини еще раз. Денег не предлагаю, деньгами за такое не платят, но если что понадобится — звони, прямой контакт я тебе кинул.
Иди уже, — махнул рукой Митрич. — Пойдем, на посошок накатим, забирай свою Аньку да вали. Увидимся еще.
Мы вернулись в общий зал, где дикие танцы уже завершились, и наступило то приятное умиротворение, когда праздник явно заканчивается, пора уже прощаться и откланиваться, но можно еще посидеть последние пять минут — «на чемоданах», как я это называл.
Митрич набулькивал по последней, а меня вдруг прибило по лирике. Со мной иногда такое случается на пьяную голову.
— А я песню спеть хочу, — вдруг заявила Семеновна вслух.
Народ оторвался от своих занятий и с интересом посмотрел на нее.
— Её сейчас если кто ещё помнит, то только старичье вроде меня. Она никогда особым хитом не была, но мне сейчас почему-то хочется ее спеть. Как ты там, Свет, говорила? Мы странно встретились?
Дороги наши разошлись и мы не встретимся случайно,
Надежды наши не сбылись и не надёжны обещанья.
Ты понял, твёрдою рукой судьба карает безответных
И уповать на бога тщетно, богам дороже свой покой.
Я вздрогнул. Это было вечность тому назад, под эту песню мы уходили в армию. Я в армию уходил из мореходки, и не я один, мы все уходили служить, всем курсом. Торжественное построение уже прошло, и мы просто сидели во дворе и ждали автобусы, которые нас в армию отвезут.
День был — лучше не бывает, Владивосток просто купался в солнце. Нам всем было страшно, никто этого показывать не хотел, поэтому все бесились, орали и кривлялись. Многие, естественно, были кривые как турецкие сабли после всеночной пьянки. А один мой однокурсник — я его по имени, естественно, назвать мог, но близко мы никогда не знались, играл на гитаре и пел:
Ты скажешь: «Прошлого не жаль», и веришь в будущее свято,
Былая пошлая печаль отныне брошена и смята.
И к новой жизни устремясь, раздуй бушующее пламя,
Укрась бумажными цветами вокруг сверкающую грязь.
Нина пела, а я, как наяву, видел себя — восемнадцатилетнего, глупого, смешного и ушастого, как подрощенный щенок. Этот щенок бесцельно бродил между сокурсниками, а вот услышал песню и замер, как собака, сделавшая стойку, и пока не дослушал — не двинулся с места. Я смотрел на этого пацана, которому все еще только предстояло, у которого еще ничего и не началось, и сердце щемило от нежности. А песня все текла и текла и уже приближалась к финалу.
И в мире, выдуманном вновь, на троне утвердишься прочно,
И будет новая любовь как ты — тверда и непорочна.
Отныне сам себе молись и выбирай себе дорогу.
Счастливым будь, и, слава богу, дороги наши разошлись.
[129]
Я чуть не всхлипнул, растрогавшись, но вдруг заметил, как Сергеевна, спрятав глаза за ставшими уже привычными круглыми очками, буквально буравит взглядом каждого из присутствующих. И понял, что кто-то из присутствующих угодил под подозрение нашей мисс Марпл. И, судя по её выражению лица — Нина исполняла эту песню отнюдь не экспромтом.
* * *
А на следующее утро мы все во дворе колледжа и слушали, как ректор разливался соловьем ни о чем, мотивируя студентов и продвигая учебное заведение. Вернее — никто его особо не слушал, в нашей команде по крайней мере. Взрослая составляющая не очень хорошо себя чувствовала после вчерашнего. Что касается старшеклассников, то у них, судя по их хитро-довольным лицам, вечер вчера тоже удался и им было не до директора — они беспрестанно шушукались. Полезной информации, впрочем, из речи ректора отжалось немного — 17 команд не прошли первый этап, всем прошедшим начислено по 10 очков, первые пятеро получают дополнительные очки. За первое место — 10 очков, за второе — 5, за третье — 3, потом 2 и 1. Таким образом, мы вдвое обогнали по очкам основную массу команд. Вот только разрыв этот можно ликвидировать мгновенно. Стоит, к примеру, тем же «светлячкам» выиграть второй этап и мы в лучшем случае сможем сровнять счет. Вон они — стоят, смотрят на нас. Нехорошо смотрят. Затаили.
Директор меж тем перешел к вручению ценных призов. Пятое место получило неплохую броньку. Четвертое — хорошее оружие.
— А обладали первых трех мест получат самые ценные подарки, которые только возможны в Турнире. Это подсказки на второй тур! Но сначала — задание на второй тур. Вы должны будете найти масштабируемое оружие своему командиру. Имеющееся не засчитывается, оружие должно быть найдено во время второго тура. Порталы откроются в полночь. А сейчас капитанов трех команд-победителей прошу на сцену!
Раздача подсказок мало кого интересовала, все взахлёб обсуждали задание. Меж тем директор взял лист бумаги с каким-то четверостишием, и разорвал его пополам. Одну из половин еще раз разорвал на две части — побольше и поменьше. Самую маленькую часть вручил капитану команды, занявшей третье место, часть побольше получила Светлячок, а половина листа досталась Тарасу.
Жадина даже не посмотрел на текст — мне бы такую выдержку. Он спустился вниз, подошел к нам, и только когда мы его обступили, развернул листок. Листок порвался криво и был почти треугольным, соответственно, чем ниже, тем меньше текста на нем осталось. Вот что там было написано:
