Он не ошибался. Я бы не просто обрадовался, а пришел бы в неистовый восторг, увидев на нашем доме крышу, увенчанную традиционным флагом. Я не мог дождаться утра: наконец-то моя мечта свершится!
Ночь выдалась штормовая: скорость ветра достигала девяноста миль в час, как передали по радио, но я даже не вспомнил об этом, пока не остановил машину и не увидел, что натворил ураган. Плотники не явились, когда их ждали, и не подведенный под крышу эркер, выходивший на улицу, рухнул, превратившись в груду кирпича. Повсюду валялись исковерканные леса. Не берусь описать, что я почувствовал.
Да, в эту роковую ночь ветер перечеркнул плоды долгой работы.
Невезение – и только. И вроде никто не виноват. Вот почему мне пришлось извиняться перед лордом Халтоном, что я задержался и не посмотрел его лошадь.
Как большинство подобных житейских незадач, эта маленькая катастрофа оказалась поправимой. Эркер отстроили заново, и через несколько недель дом был победоносно закончен. Чудесный дом и долговечное свидетельство всей меры талантов и умения Боба и Элизабет, вложивших в него множество новых, современных идей.
Да, мы поступили верно, когда решили не покупать, а строить, и получили именно то, к чему стремились, – счастливый приют для нашей семьи на протяжении многих лет. Но порой мне вспоминается утро, когда я свернул на Бротонское шоссе и в окно машины увидел кучи кирпича и переломанные леса, над которыми еще выл ветер.
Тяжелая была минута! С ума сойти!
Хэрриотов проток
В эпоху Колема я однажды начал галлюцинировать. Так мне, во всяком случае, показалось. Как-то утром я вошел в парадную дверь Скелдейл-хауса и увидел, что по коридору ко мне вперевалку приближается Мэрилин, барсучиха Колема. Ей разрешалось бродить по всему дому, и я успел очень привязаться к симпатичному мохнатому существу.
– Привет, старушка, – сказал я и погладил красивую полосатую голову. – А ты ласкуша! Я начинаю понимать, что твой хозяин находит в вашем племени.
Я прошел в приемную и окаменел. За столом сидел Колем с Мэрилин на плече.
– Как… что… – забормотал я.
Колем поднял голову и открыл было рот, но тут в комнату широким шагом вошел Зигфрид. Несколько секунд он ошеломленно смотрел на молодого человека.
– Какого черта? Я чуть не наступил на вашего проклятого барсука в коридоре, а он уже здесь!
Колем улыбнулся.
– Видите ли, – сказал он весело, – там не Мэрилин, а Келли.
– Келли?!
– Да. Мой другой барсук.
Зигфрид побагровел.
– Другой барсук?.. Я не знал, что у вас есть еще один!
– Ну, мне пришлось им обзавестись. Мэрилин страдала от одиночества – все признаки были налицо. Видите ли, – проникновенно продолжал он, – конечно, у нее есть я, но, если животное чувствует себя одиноким, заменить ему друга того же вида не может никто.
– Очень мило, – сказал Зигфрид на восходящих нотах, – только меня не слишком радовало присутствие одной такой твари, а теперь их две. Здесь, по-вашему, что? Клуб одиноких барсуков?
– Нет, что вы! Но вы же не станете отрицать, что они тихие, дружелюбные зверушки и никаких хлопот не доставляют.
– Не в том дело! Я…
Трезвон телефона прервал филиппику моего партнера. Он схватил трубку, а тем временем в комнату пробрался Келли. Через несколько секунд Зигфрид положил трубку и вскочил.
– Черт! Лошади лорда Халтона лучше не стало. А наоборот, ей хуже. Я должен ехать. – На прощание испепелив взглядом барсуков, успевших затеять на полу игру, он выскочил в коридор.
– Он не рассердился? – спросил Колем.
– Немножко, но скоро все забудет. На вашем месте я бы несколько дней подержал Келли дома.
Мой помощник кивнул, а потом показал на окно.
– Подъехал фургон Рода Милберна. Привез овцу. Думаю, гладкость шейки.
Был разгар окота, а в том году кесарево сечение у овец – прежде большая редкость – впервые стало широко применяться. Причин было несколько. Фермеры и ветеринары единодушно считали, что при затяжных родах овцу разумнее оперировать – «вынуть их через бок». Требовалось соблюдать величайшую осторожность – насильственно раскрывая шейку матки, чтобы извлечь крупного ягненка, можно было легко вызвать разрывы, – а почему-то гладкость шейки встречалась все чаще.
В подобных случаях шейка на ощупь была не складчатой, как положено, а совершенно гладким кольцом и не раскрывалась после обычных инъекций. Тогда лучше всего – незамедлительно оперировать, что избавляло овцу от лишних страданий и позволяло спасти ягненка, а то и двух.
К кесаревому сечению прибегали и при сильных токсикозах – освобождение от плода помогало овце выздороветь. Короче говоря, мы так часто делали эту операцию, что фермеры для экономии времени привозили животное к нам.
Мы проводили Рода Милберна во двор, и Колем, вымыв руку, провел исследование.
– Типичная гладкость шейки, Род, – сказал он, – так что тянуть нет смысла. Мы прокипятим инструменты, а вы пока обстригите ее.
Фермер достал из фургона ножницы и умело выстриг бок роженицы. Я выбрил операционное поле, продезинфицировал его и сделал местную анестезию. Тут появился Колем со стерилизованными инструментами на подносе. Асептику Колем соблюдал с величайшим тщанием: отправляясь по вызовам, он всегда вез с собой автоклав с только что прокипяченными скальпелями, щипцами и иглами, и вскоре мы убедились, что процент удачных операций у него очень высок. Когда Колем оперировал, его пациент, как правило, возвращался к нормальной жизни.
Операцию я поручил ему и с уважением наблюдал, как работают его большие руки с сильными пальцами, быстро рассекая кожу, мышцы, брюшину, а затем вскрывают матку и извлекают двух извивающихся ягнят с черными масками на мордочках. И вот он уже зашивает разрез, ухмыляясь на двух крошек, решительно засеменивших к вымени.
Род был в восторге:
– Здорово! Хорошо, что я сразу поехал. Вот, пожалуйста: живая двойня и здоровая мать.
Он положил ягнят на соломенную подстилку в фургоне, и овца прыгнула за ними, словно не ее сейчас оперировали.
Я сделал множество таких операций и не переставал изумляться, как легко их переносили овцы. Однажды, едва я наложил последний стежок, овца вырвала голову из рук фермера, спрыгнула с операционного стола из тючков соломы, могучим скачком пронеслась над нижней половиной двери и галопом помчалась по лугу.
Когда я несколько дней спустя случайно встретился с ее хозяином и спросил про нее, он ответил:
– Так вернулась к ягнятам, а то одному богу известно, когда я снова увидел бы ее.
Когда Род Милберн укатил с матерью и новорожденными, мы взялись за работу в операционной. Я сделал лапаротомию лабрадору, который проглотил любимый мяч, а Колем с обычным апломбом убрал опухоль молочной железы у спрингер-спаниеля.
