«Ага, будем! А вдруг подбежать не успеют?» – Тут Никите пришла спасительная мысль, и все стало ясно. Потому что ему-то, Никите, зачем это надо? Он-то здесь временный, так сказать, житель.
Никита не успел ответить. Наверное, все это отразилось на его физиономии, потому что Славкино лицо стало вдруг чужим, неприятным, и даже, кажется, конопушки на щеках потемнели; и это чужое лицо противным чужим голосом произнесло:
– Эх ты! Я-то думал, ты-то хоть человек, а ты, оказывается, такой же, как все! Слюнтяй! Тьфу! И правду найти хочешь, и в стороне норовишь остаться!
Никите стало не по себе. «Придурок какой-то! – подумал он, со злостью пиная камешек перед собой. – Я что, ненормальный – вмешиваться в проблемы их деревни! Они здесь живут – вот пусть сами и разбираются!»
Никита рванул дальше.
«Неспокойно у нас», – вспомнил он сказанные женщиной-мумией вслед ему слова и, не решившись посреди дороги развернуть сунутый ею клочок бумаги, огляделся. Во-он там, перед поворотом, кажется, стоит старый покосившийся дом. Возможно, пустой.
Конечно, можно было бы прочитать записку от тети Феклы и дойдя до Хохрякова, но вдруг там что-то важное, что-то такое, что нужно сделать прямо сейчас?
Добравшись в три прыжка до деревянной развалюхи и убедившись, что там на самом деле никого нет, Никита с бьющимся сердцем развернул весточку от тети Феклы. На смятом клочке черным карандашом были выведены корявые буквы. Чувствовалось, что тетя Фекла очень торопилась. Никита напряг зрение и начал читать.
«Злодея ты хорошо знаешь. Он рядом. Буква Д. Не ходи на висячий мост. Там…» – на этом записка обрывалась. Почему? Кто-то пришел за Феклой? Напугал? Похитил? Пытался отобрать записку? Почему она его не дождалась? И даже не дописала…
Был ли смысл размышлять на эту тему? И так ясно – правды он не узнает. Никогда.
Никита перечитал записку. Злодея ты хорошо знаешь… На букву Д. Ну кто еще может быть на букву Д? Конечно же, Дунька! Но вот при чем здесь висячий мост? И откуда тете Фекле известно, что именно на этом мосту что-то произойдет?
Никита осторожно выглянул из окна развалюхи. Улица по-прежнему была пуста – видать, березовцы продолжали митинговать возле амбулатории. Повертев клочок газеты в руках, он изо всех сил рванул к дому Хохрякова в надежде, что ему повезет и что он ни с кем не встретится по дороге.
Глава 25
В хохряковский двор Никита вбежал на последнем издыхании. Полежать бы… Отдохнуть… Хотя бы несколько минут… Как-то бы ухитриться забежать в дом и юркнуть в каморку, не встретившись с Дунькой.
Куда там! Она уже тут как тут!
– Где шаришься? – напустилась она, да еще и руки в боки уперла. – По воду сходить, дров наколоть, двор подмести – кто это будет делать? Я, что ли?
– Эй, есть кто живой? – послышалось из-за ворот. Ба, да это Митрофана Ильича голос – тихий, как будто бы говорил он из последних сил.
– Есть! – отозвалась Дунька и выскочила на улицу.
И тут же из дома выбежала Настена – услышала-таки! Но как?
Через открытую калитку Никита видел, как она повисла у отца на шее.
– Папенька. Наконец-то, я так соскучилась! Поговорим сегодня?
– Ой, не знаю, Настена… Худо мне что-то… Отдышусь, с документами кой-какими поработаю, там посмотрим.
– Бывайте, Митрофан Ильич, – это, наверное, голос кучера.
– Ну, пока!
И точно! В следующий момент послышался мерный топот копыт и скрип отъезжающей двуколки.
– Где Никита? – спросил Хохряков.
– Здесь я! – Никита выскочил из калитки.
– Ты это… Помоги-ка мне в кабинет подняться. Что-то сил-то совсем не осталось. Сюды пойдем, – он медленно двинулся в сад, к лестнице, ведущей к двери на втором этаже. Так вот что это за дверь, понял Никита. – Не хочу, чтобы Матренушка увидела меня в таком состоянии. Очень уж она расстраивается! Редкой души человек!
Митрофан Ильич поднимался тяжело, то и дело останавливался, шумно дышал. Вдвоем на ступеньках не помещались – Никита поддерживал его сзади и все боялся, как бы тот от слабости не упал – ведь вряд ли он сможет его удержать, это факт. Наконец, добрались. Митрофан Ильич достал ключ, вставил в замочную скважину, повернул несколько раз. Вошел в кабинет. Никита за ним.
Хохряков тут же завалился в глубокое кожаное кресло, прикрыл глаза. Никита испугался: вдруг умирает? Но нет, как будто бы дышит.
Пока Хохряков приходил в себя, Никита рассмотрел кабинет. Хотя и рассматривать-то было нечего.
Напротив кресла, рядом с дверью, стоял массивный письменный стол, на котором возвышалась гора каких-то бумаг, за столом был сейф. Вот и вся обстановка.
Наконец Хохряков открыл глаза.
– Слухай сюда, Никита. Ты – человек посторонний, чует мое сердце, временный здесь, а потому я могу с тобой кое-чем поделиться. Но для начала скажи – кто вы такие и откуда? Весь день успокоиться не могу. Слишком уж вы… другие. Может, политические? Вон их сколько в последнее время! Если так, то с какой партии? Что здесь делаете? Я уж чего только ни передумал за ночь. Даже работать толком не мог. Отвечай, Никита, только по-честному!
– Боюсь, не поверите, – сказал Никита.
– А вдруг поверю! – не согласился Хохряков. – Я что, совсем дурак, по-твоему?
– Мы… как это лучше сказать… – растерялся Никита. – Мы… оттуда.
– Откуда – оттуда? Из подвала? Говори по-человечьи!
– Из XXI века.
– Чего? – протянул Хохряков и даже чуточку улыбнулся. – Ладно, хватит шутить. Не хочешь говорить – не надо. Да и мне некогда особо с тобой калякать. Тут документы надо кое-какие доделать. Я вот что хочу сказать… – Никита заметил, что каждое слово дается ему все с большим и большим трудом. – Похоже, мне, Никита, приходит конец. Своим об этом не говорю – не хочу огорчать. Но, думаю, день – два и… все. Что с тобой станет и с твоей сестрой – ума не приложу! Да, про Дуньку еще хотел сказать – присмотрись к ней, она… Ой, что-то дурно мне…
Хохряков закрыл глаза, страшно захрипел.
Никита выскочил на лестницу и – вот она, Дунька, тут как тут. В руках стакан с водой держит и маленькую мензурку. Откуда ей знать, что ему плохо будет?
Оттолкнув Никиту, Дунька ворвалась в кабинет.
– Свободен, – прохрипел Митрофан Ильич и откинулся на спинку кресла.
Глава 26
Вот и еще один день подходит к концу, думал Никита, спускаясь по лестнице. И, похоже, он ни на шаг не продвинулся к разгадке тайны, которая таилась в игре. Что теперь делать, куда бежать? А может, он зря паникует? Может, пришла хоть какая-то эсэмэска? Теперь для него было бы счастьем увидеть хотя бы несколько ничего не значащих слов. Хотя бы одно. И то станет легче: он поймет, что осталась пусть крошечная, но связь с ИХ миром.
