Поняв, куда они направляются, Сенька заметался: где же спрятаться? Так хотелось услышать девчоночьи секреты, все какое-то разнообразие в жизни!
Взгляд упал на стоявший неподалеку от лавочки бесхозный покосившийся сарай, удивительным образом до сих пор еще не разобранный березовцами на дрова.
Сарай оказался наполовину завален каким-то хламом, и, пока Арсений, согнувшись чуть ли не наполовину, втискивался в него, девчонки уже успели усесться на лавочку, как назло, спиной к его наблюдательному пункту.
– Жарко, – донесся до него голос Грязевой, которая была в синем платье. – Может, по домам?
– Прям! – сказала Князева в ярко-красном платье. – Нас еще никто не видел, кроме училки да мужика ентого!
– Так может, лучше вечером пройтись? – это уже Зюзева в зеленом платье. – Все в огороды выйдут, вот нас и увидят!
Тут, как назло, в сарай залетела оса и стала кружить вокруг Булдыгерова. Пока он изо всех сил махал руками, выгоняя непрошенную гостью, мирная беседа на лавочке перешла в разговор на повышенных тонах, и когда он продолжил наблюдение, уже вовсю кипели страсти. Несколько раз до него донеслось имя Никиты, потом Зюзева толкнула Грязеву, и та, не удержавшись, свалилась в лужу. Ярко-синее платье на глазах превращалось в черное. Грязева пыталась вылезти, но, видимо, ноги скользили по дну, и она тут же сваливалась обратно.
Сенька еле сдерживался, чтобы не расхохотаться во весь голос, даже рукой рот закрыл. Потом в голове пронеслось: «Эва-на, так ведь это они из-за Бронникова дерутся! Ни фига себе!», и он невольно позавидовал Никите. Как было бы здорово, если бы из-за него, Булдыгерова, кто-нибудь свалился в лужу!
Тут Грязева, все так же барахтаясь в черной жиже, изо всех сил дернула за руку Зюзеву, и теперь они уже бултыхались вместе.
Князева, отскочив в сторону, кричала сквозь смех:
– Чушки! Вот чушки, а!
Наконец, Грязевой и Зюзевой удалось выбраться из грязного месива. С платьев стекали черные струи воды. Лица и руки были в черных пятнах.
– Из-за тебя все! – накинулась на Зюзеву Грязева.
– Прям, из-за меня!
– Хватит, девчонки! – перебила их Князева. – Дело есть!
– Так может, мы сначала сходим переоденемся, – сказала Зюзева и, глядя на Грязеву, закатила глаза.
– Валите! – сказала Князева, держась на расстоянии от Зюзевой и Грязевой. – Валите-валите! А я тут пока… – она сделала быстрое движение рукой и…
«Эва на! Ни фига себе!», – подумал Булдыгеров-младший и решил, что пора выбираться из сарая.
Глава 17
А дела у Юрия Николаевича не пошли.
Не задались с самого утра. Казалось, какие-то потусторонние силы мешали осуществлять такой четкий, такой выверенный план: то нужная горничная куда-то запропастилась, то у полотеров закончилась мастика, то в кухне упала посудомойка, сильно, говорят, разбила голову, то оказалось, что продукты привезли, да не те, и теперь Пьер не знает, что делать.
К тому же мысли учителю не давали покоя. Вдруг в какой-то момент вспомнилось, как вчера, с перепугу, он побежал из зала, как маленький бросился в кровать, зарылся в подушки. Позор-позор! Хорошо, что не видели этого его ученики!
Потом вдруг пришла в голову еще одна мысль: если он – настоящий мужчина, то он просто должен, просто обязан был не бежать опрометью в свою комнату, а проследить, куда двинулся призрак.
В общем, одна проблема наматывалась на другую, и их, этих проблем, становилось все больше и больше, и в итоге он так и не смог до обеда выбраться на третий этаж.
Но самые неприятности начались после. Пьер попросил принести из погреба спиртное, а поскольку все лакеи оказались заняты, Юрий Николаевич двинулся туда сам, прихватив с собой список вин, который ему дал шеф-повар.
Спустившись, он зажег керосиновую лампу и обомлел. Сколько же тут всего! Целый винный магазин!
Юрий Николаевич искал нужные марки вин и складывал их в корзину. Так, что там? «Донское белое», «Казенное вино», «Доппель кюммель 24», «Русское добро», «Очищенное вино А.А. Коровкина», «Новый Светъ. Полусухое». И вот, когда вина были составлены в корзину, Юрий Николаевич поднял голову и, увидев подол темно-зеленого платья, понял, что с этой минуты в его жизни начинается что-то ужасное. И не ошибся.
– Случилось что-нибудь? – запрокинув голову, с замиранием сердца крикнул он.
Темно-зеленый подол колыхнулся, послышался отвратительный каркающий голос:
– Поднимайтесь, любезнейший, разберемся.
В душе Юрия Николаевича возникло острое чувство протеста. «Да кто она такая, чтобы мной командовать? Это я должен ей командовать, а не она мной!» – с такими мыслями он поставил на пол наполненную корзину и закрыл на замок погреб.
– Да будет вам известно, то, что вы делаете, должен делать лакей под вашим наблюдением, разумеется, – прокаркала экономка, как всегда, впившись в учителя немигающим взглядом.
– Да что случилось-то?
– Для начала, любезный, проверьте, все ли у вас ключи.
Юрий Николаевич сунул руку в карман сюртука, достал связку, перечитал.
– Абсолютно.
Экономка поджала губы.
– Унесите-ка сначала корзину на кухню, коли вам нравится выполнять дела прислуги, и… Ну, давайте, давайте…
Пока Юрий Николаевич тащил корзину, она, пыхтя, шла рядом.
Наконец, добрались до кухни, где Юрий Николаевич отчитался перед Пьером.
– Ну? – теперь уже он не мигая уставился на Акулину Филипповну. – Что дальше?
– А дальше за мной, любезнейший, за мной, – зловещим голосом произнесла она.
Учитель поймал сочувственный взгляд Пьера и поплелся за экономкой. Она шла вперевалку, словно утка, время от времени оборачивалась и сердито торопила:
– Побыстрее нельзя, любезнейший?
Подошла к винтовой лестнице, поднялась на второй этаж. Потом – на третий, дошла до дверей кабинета Ильина, опять уставилась на Юрия Николаевича.
– Вы заходили сюда сегодня?
– Нет…
– Дверь откройте.
Дрожащими руками он с трудом вставил ключ в замочную скважину, чувствуя на себе пристальный взгляд, медленно, осторожно открыл дверь и остолбенел. Все было в сто, нет – в тысячу раз хуже, чем он предполагал. Ящики письменного стола лежали на полу, а бумаги были разбросаны по всему кабинету.
– Что это? – прошептал Юрий Николаевич с трудом.
– А вот этим надобно у вас поинтересоваться, любезнейший. У кого ключи от кабинета?
Юрий Николаевич открыл было рот, чтобы спросить, откуда она узнала, что здесь непорядок, как с первого этажа донеслось:
– Васильич, скорей, пожар!
