– Не будь дураком, Галло. Видишь, он нас не узнает? Должно быть, рана серьезная.
– В больницу?
– Да. Во Фьякку.
– Почему не в Монтелузу?
– Никто не должен знать, что мы его нашли. И никто не должен знать, в какой он больнице. Поехали.
Сначала он позвонил Мими, сообщил новости и велел возвращаться в Вигату. Потом позвонил синьоре Фацио. Но прежде чем набрать номер, спросил:
– Хочешь поговорить с женой?
Казалось, Фацио не слышит вопроса, он смотрел в одну точку перед собой. Комиссар сам поговорил с синьорой Фацио.
– Как он? – Синьора была немногословна.
– Ранен в голову, проблемы с памятью. Ради бога, не волнуйтесь, его жизни ничто не угрожает! Мы отвезем его в больницу, я вам позвоню.
«Вот это выдержка!» – с уважением подумал Монтальбано, завершив разговор. За всю дорогу Фацио не проронил ни слова. Даже не смотрел в окно, только уставился в затылок Галло, который гнал как сумасшедший.
Через два часа комиссар вернулся домой, в Маринеллу. Врач, осмотревший Фацио, диагностировал черепно-мозговую травму. Рана сама по себе пустяковая. Потеря памяти связана с травмой, но могла произойти в результате шока. Состояние стабильное, требуется наблюдение. Во всяком случае, жизнь Фацио вне опасности. Монтальбано, как обещал, рассказал все синьоре Фацио, и та решила немедленно приехать во Фьякку.
– Хотите, я пришлю за вами машину?
– Спасибо, не нужно.
Теперь, когда все было улажено, бессонная ночь давала о себе знать. Добравшись до дома, комиссар открыл входную дверь и сразу почувствовал, что ноги подкашиваются от усталости.
Все мускулы в теле просили об отдыхе.
Из последних сил он добрался до спальни, прямо в одежде рухнул на кровать и сразу провалился в тяжелый, глубокий сон.
Он проснулся около восьми утра – выходило, что проспал не меньше двенадцати часов. Чувствовал себя отдохнувшим и ужасно голодным. Интересно, когда он в последний раз нормально ел? Он открыл холодильник, и сердце у него сжалось. Шаром покати. Ни оливок, ни сардин, ни кусочка сыра. Почему Аделина не… Почему Аделина… Адели…
Он сразу вспомнил все.
И подумал, что, вероятно, потерял память за компанию с Фацио. Говорят, свет правды дарует спасение и согревает. Но свет правды, открывшейся Монтальбано, исходил из пустого холодильника, и это была погибель, а не спасение. Монтальбано замер, превратившись на мгновение в ледяную глыбу.
О господи, Ливия! Как он мог забыть?! Черт, черт, черт!
Он позвал ее, не смея сделать ни шагу. Голос его походил на кошачье мяуканье.
– Ливия!
Нет, бесполезно. Ее нет. С трудом оттаяв, он вернулся в спальню и огляделся по сторонам. Никаких следов пребывания Ливии, словно она и не приезжала из Боккадассе. Он прошел в столовую.
На столе лежало письмо.
Прощальное, конечно. Окончательный разрыв, ничего невозможно изменить. Как он мог? Так поступить с ней… Прежде чем прочитать эти горькие строки, нужно было привести себя в порядок, набраться сил, чтобы услышать то, что он несомненно заслуживал. Он разделся, бросил грязную одежду в корзину, принял душ, побрился, переоделся, сварил себе кофе, выпил одну за другой три чашки и позвонил в больницу, чтобы поговорить с синьорой Фацио.
– Какие новости?
– Его будут оперировать, синьор комиссар.
– Почему?
– У него гематома мозга.
– Из-за ранения?
– Доктор говорит, не исключено, что он упал и ударился головой уже после ранения.
– Когда операция?
– Точно не знаю. Сегодня утром.
– Я еду.
– Синьор комиссар, здесь прекрасный врач, он говорит, что операция несложная. Я дам вам номер моего сотового.
– Спасибо, давайте, но я все равно приеду.
Он положил трубку, взял письмо Ливии и вышел на веранду.
Сальво, дорогой,
прождав тебя три часа (помнишь, мы договорились пойти пообедать вместе?), я была просто вне себя от гнева.
Я хотела позвонить тебе, но потом меня осенила идея: пойти в комиссариат и отхлестать тебя по щекам. Я думала закатить такую сцену, чтобы твои люди запомнили ее надолго.
Я вызвала такси и приехала в комиссариат. Спросила у Катареллы, и он ответил, что тебя нет. Я спросила, знает ли он, когда ты вернешься, и он сказал, что не знает. И добавил, что ты собирался поехать в Монтелузу.
Поскольку все еще горела желанием отхлестать тебя по щекам, я сказала Катарелле, что подожду тебя в кабинете. И прошла в твой кабинет.
Но вскоре пришел Катарелла. Он закрыл дверь и с таинственным видом сказал, что хотел бы поговорить со мной, хотя не уверен, что это правильно. Он сказал, что, по-видимому, с Фацио что-то случилось.
Что-то серьезное, потому что Катарелла заметил, как ты взволнован.
Тогда я поняла, что, если ты напрочь забыл о встрече со мной, это действительно серьезно.
Я знаю, как тебе дорог Фацио. Мою злость как рукой сняло.
Я пообедала у Энцо, а потом на такси вернулась в Маринеллу. Около 18 часов я позвонила Катарелле. Он сказал, что новостей нет, и ты еще не вернулся.
Тогда я подумала, что мое присутствие здесь будет для тебя помехой.
Я забронировала билет на завтрашний рейс, на десять утра. Очень надеюсь, что все закончится хорошо.
Ничего страшного, встретимся в другой раз.
Я упрекаю тебя только в одном: почему ты не нашел времени позвонить мне и рассказать о том, что случилось. Дай мне знать, как Фацио.
Крепко обнимаю,
твоя Ливия.
Почему, почему Ливия не осыпала его проклятиями, оскорблениями, ругательствами? Он и так чувствовал себя полным дерьмом, он и был дерьмом, без сомнений! А может, она издевается? Смеется над ним? Допустим, беспокойство за Фацио лишило его возможности соображать, но позвонить-то он мог! Мог. Но не позвонил. Почему он забыл про Ливию? Что за чертовщина?
«Это не чертовщина, – сказал ему внутренний голос, – просто Ливия исчезла в тот момент из твоей головы. Поэтому ты ей и не позвонил».
«Интересно, к чему ты клонишь?» – поинтересовался Монтальбано.
«Ни к чему не клоню. Просто хочу сказать, что образ Ливии в твоем сознании прорисовывается довольно смутно».
«Хорошо, но, если Ливия в данный момент прорисовывается вполне явственно, что я, по-твоему, должен сделать?»
«Немедленно ей позвонить».
