«Хочешь, чтобы я объяснил? Грубо и по-простому? Ты вошел в этот дом уже взвинченный, кровь у тебя кипела, потому что ты не выносишь насилия или, по крайней мере, того, что является насилием в твоем представлении. В андропаузе становишься более чувствительным к некоторым вещам».
«Андропаузу мог бы и не упоминать».
«Нет, не мог, как раз в ней все дело! Перед тобой промелькнула картина убийства. Ни больше ни меньше. Такое с тобой бывало, и не раз. Но ты связал убийство со смертью чайки, которая произвела на тебя столь же сильное впечатление. Вот и все. Необычно только то, как ты реагируешь. Как старик, очень эмоционально: мокрый от слез платочек, мурашки по коже. Плохой знак».
«Ты говоришь прописные истины! А как объяснить тот факт, что я сразу нашел конверт?»
«Хочешь сказать, чайка указала тебе клювом? Ерунда! Это твое чутье полицейской ищейки. Катарелла тоже смог бы найти, но не сразу, ему понадобилось бы больше времени!»
«Ты прекратишь или нет? – вмешался комиссар. – Не отвлекай водителя, достал! Я чуть ребенка не сбил из-за тебя!»
Спор двух Монтальбано помог ему расставить все по местам. Комиссар остановился у первого попавшегося по дороге бара. Есть по-прежнему не хотелось, он взял только двойной кофе.
– Инспектор Ауджелло и остальные уехали?
– Да, синьор комиссар. Полчаса как. А синьора Фацио принесла пистолет.
– Отнеси его в мою машину.
Он прошел в кабинет, достал из кармана конверт, не открывая, убрал в ящик стола и запер его на ключ.
Сейчас не нужно отвлекаться, главное – чтобы Фацио благополучно перевезли в Палермо.
Первый телефонный звонок от Мими раздался в пять тридцать.
– Тебе передает привет Тото Монзилло, – сказал Ауджелло.
Это был коллега из полиции Монтелузы.
– Что это значит?
– В каком смысле, Сальво? Это значит, что Монзилло со мной, во Фьякке. Мы встретились на стоянке. Он и четверо его парней.
– А что он там делает?
– Ждет «скорую» с Фацио, чтобы сопровождать ее в Палермо. У него приказ от Бонетти-Альдериги. Я бы сказал, что мы можем…
– Вернуться в Вигату? Даже не думай!
– И что это будет? Кортеж?
– Да.
– По-моему, это смешно.
– Отнюдь. Ты знаешь про серебристую машину, про Кармону, знаешь, почему они хотят убить Фацио, а Монзилло ни хрена не знает.
– Ты прав, – ответил Ауджелло.
На это он и рассчитывал: шеф, как и следовало ожидать, дал сопровождение. Кармона и его подельник сразу заметят, что «скорую» сопровождают две полицейские машины, и, конечно, откажутся от своей затеи. Они убийцы, но не камикадзе, и своими жалкими душонками дорожат. Монтальбано успокоился. И сел подписывать бумаги.
– Мы выезжаем. Ровно шесть часов, – сказал Мими.
– Спасибо, счастливого пути.
– Мы на полпути, все гладко. Вот только дождь начинается.
Пятый звонок запаздывал. Прошло двадцать пять минут, Монтальбано нервно заерзал на стуле и вместо подписи нарисовал какую-то закорючку. Он встал, подошел к окну, закурил, и тут позвонил Мими.
– Почему ты опоздал?
– Возникла одна заминка, ложная тревога.
– Уверен, что ложная?
– Уверен. Какая-то машина, обогнав «скорую», перегородила дорогу. Ее занесло на мокром асфальте. Мы всполошились. Бедняги перепугались до смерти и, как только мы окружили их, наставив пушки, вышли с поднятыми руками. У старшего чуть инфаркт не случился.
– Кто это был?
– Епископ из Патти и его секретарь.
– Черт!
– Слава богу, все разъяснилось.
17
Последний звонок от Ауджелло раздался около восьми.
– «Скорая» только что въехала на территорию больницы. Без происшествий, за исключением епископа. Я даже думаю, за нами не следили. Слушай, мы будем в Вигате не раньше десяти, тогда я сразу домой, увидимся завтра утром.
– Хорошо.
Теперь можно спокойно прочитать письмо.
Монтальбано открыл ящик стола и взял конверт. Он не был запечатан, в нем лежало два листа, густо исписанные с обеих сторон.
Комиссар Монтальбано…
Он даже подпрыгнул на стуле, будто его неожиданно окликнули.
Почему Манзелла обращается к нему? Он углубился в чтение.
Закончив читать, комиссар встал и задумчиво обошел вокруг стола, потом еще и еще. Сделав не меньше десяти кругов, вытащил из кармана платок и вытер взмокший от пота лоб. Это не письмо. Это намыленная веревка, взведенный пистолет, горящий бикфордов шнур.
– Алло, Мими? Монтальбано. Мне жаль, но, когда вы приедете в Вигату, ты должен сразу зайти в комиссариат. Я жду.
– Но я уже попросил Бебу приготовить…
– Мне плевать.
– Спасибо за понимание.
– Алло, Анжела? Монтальбано. Мне жаль, но сегодня не получится.
– Почему?
– Приказ начальства. Придется сидеть в комиссариате всю ночь. Большая операция, задействованы все полицейские.
– Когда увидимся?
– Позвоню тебе завтра в четыре, решим. Пока.
Об ужине он и не вспомнил. Эта проклятая история заканчивалась так же ужасно, как и начиналась, то есть напрочь отбивала аппетит.
Он направился в порт. У восточной гавани не было ни души, в то время как в отдалении, в западной гавани, куда прибывают рыболовецкие суда и где расположены холодильные склады, ярко горели мощные прожекторы, освещая зону погрузочно-разгрузочных работ.
Должно быть, эти прожекторы помогли Манзелле увидеть в телескоп то, что он увидел… и что увидела консьержка. И оба за это поплатились.
Свет прожекторов выбелил небо над западной гаванью. Казалось, там снимали кино.
«Увы, реальность, а не кино!» – подумал комиссар.
В свете мерцавшего маяка Монтальбано добрался до плоского камня, при этом умудрился не свалиться в море и не сломать себе шею. Он сел и закурил.
Нужно принять решение до встречи с Мими. А потом, в разговоре, найти убедительные доводы. Вариантов два: влезть в эту историю по уши, сильно рискуя, возможно дисциплинарным наказанием, вплоть до отставки, или второй вариант – ничего не делать, стоять в стороне и смотреть, как из нее выпутываются другие. Терциум нон датур, третьего не дано.
Например, скажи себе так:
«Тебе пятьдесят семь, твоя карьера подходит к концу, никто не заставляет тебя заниматься заведомо проигрышным делом».
