– Нет, идти с вами вы меня не заставите. Этот путь… там, впереди, нечисто. Там вас ждут злые духи. Вам не пройти. Сгинете.
«Злые духи»… Стэнтону разом вспомнились вещие сны и талисманы из веточек да шнурков, которые таскала при себе Тамсен, думая, что никто этого не видит. Тайком от всех. Тайком от него.
Неделю назад, после последней их встречи, он обнаружил под подушкой мешочек сушеных трав. Сгорая, травы испускали удушливый дым – сладковатый, кружащий голову.
Присев на корточки, Стэнтон взглянул парнишке в глаза.
– Послушай-ка. Как тебя звать?
Во взгляде парнишки мелькнула настороженность.
– Томас.
Имя казалось знакомым: вероятно, Стэнтон слышал его в форте Ларами.
– Томас… Значит, так: с утра ты первым делом отведешь меня туда, где оставил Эдвина Брайанта.
Мальчишка оцепенел от ужаса.
– Не выйдет, сэр. Туда не один день добираться. Я даже не знаю, где он сейчас.
Очевидно, обратно в глушь его на аркане теперь не затащишь…
На плечо легла рука Доннера.
– Не стоит впустую волноваться о Брайанте. Кто-кто, а он-то не пропадет. В индейцах и их обычаях он разбирается – будь здоров, и в горах тамошних вернее нашего останется цел.
Поднявшись, Стэнтон стряхнул ладонь Доннера с плеча.
– Эдвин там сам по себе, и с пути, скорее всего, сбился. Не вправе мы его бросить.
– Но вспомни: он же оставил нас, отправившись вперед верхом? – парировал Доннер. – По-моему, Брайант свой выбор сделал давно. А у меня, Стэнтон, забот без него достаточно. Он один, а здесь, в обозе, восемьдесят восемь живых душ, и за всех я в ответе. Нет, если хочешь, езжай, ищи Брайанта, однако индеец останется с нами.
В глубине души Стэнтон понимал: да, Доннер кругом прав. Даже если удастся сколотить поисковую партию, обоз ждать не может: и без того вон сколько дней зря потеряно.
К тому же писем от Брайанта нет. Ни писем, ни хоть каких-либо известий.
Тут Стэнтону вспомнилась Мэри Грейвс, неловко, спиной вперед, отползающая от обидчика, вспомнилось, как подпрыгнул в руке револьвер, когда он выпустил пулю в безумца… а чем обернулось бы дело, не случись его рядом?
Вспомнил он и о Тамсен – об изящном изгибе ее губ.
Вспомнил и о громогласной Пегги Брин, всю дорогу поддразнивавшей его, и о бледных, тоненьких пальцах крошки Дорис Вольфингер.
Вспомнил о бессчетном множестве ребятишек, чьи имена не успели отложиться в памяти даже за столь долгий срок.
Да, теперь ему сделалось яснее ясного: ехать за Брайантом он не вправе. Как знать, что может случиться с другими, если он не вернется?
Глава десятая
СПРИНГФИЛД, ШТАТ ИЛЛИНОЙС, МАРТ 1846 Г.
– Vertraust du mir? Ты веришь мне? – спросил Якоб Вольфингер молодую жену, Дорис, лежа бок о бок с нею на узкой кровати в ночь накануне отъезда.
Уезжать из родной Германии в такую даль, к жениху, которого в жизни не видела, а общалась с ним только по почте, разумеется, было страшно. Однако, оказавшись в Америке, Дорис с облегчением обнаружила, что Якоб Вольфингер, хоть возрастом и много старше, на вид вполне симпатичен, а, служа всего-навсего приказчиком у местного богача, помогая хозяину управлять множеством предприятий, стал еще состоятельнее, чем писал в письмах… а самое главное, самое поразительное – у Якоба была мечта.
Да, Калифорния находилась страшно далеко от тех американских городов, о которых Дорис доводилось слышать – от Бостона, Нью-Йорка, Филадельфии, – но именно поэтому казалась землей невероятно диковинной, чуть ли не сказочной, и долгое путешествие не пугало Дорис ничуть. Ей только недавно исполнилось девятнадцать – можно сказать, вся жизнь впереди.
– Ja, – отвечала она, взяв Якоба за руку и неторопливо, сама зарумянившись от этакой смелости, потянув ее книзу, к подолу ночной рубашки, так, чтоб его пальцы легонько коснулись ее колена.
После венчания преодолеть робость ей удалось не сразу, но к этому времени привязанность мужа начала доставлять Дорис немалое удовольствие. Казалось, сваты, посредники, устроившие их брак, все знали заранее и вообще разбирались в вопросах любви гораздо, гораздо лучше ее. От прикосновения мужа по бедрам, по животу побежали мурашки, в желудке сладостно затрепетало. Доверившись будущему, Дорис отдалась неизвестности, позволила волнам океана унести ее к западу, связала жизнь с этим человеком, и ее вера была вознаграждена.
Однако в ту ночь, после того, как пальцы мужа заблудились в прядях ее волос, а негромкий шепот защекотал ухо, обоим сделалось совсем не до сна.
Якоб повернулся на бок, лицом к ней.
– Du solltest dies über mich wissen. Я должен кое-что тебе рассказать.
Дорис оцепенела. Внезапные, вроде этого, напоминания о том, сколь мало она про него знает, не нравились ей вообще, а уж сейчас, перед самым отъездом в неизведанные края – особенно.
Якоб уже пустил их сбережения на постройку фургона с большим парусиновым тентом, на покупку двух пар волов и двух комплектов затейливой упряжи. И уже отослал в универсальный магазин список необходимых в дороге припасов. Деньги потрачены. Назад пути нет.
Однако Якоб упорно твердил, что не может взять Дорис с собой, не исповедавшись ей во всех грехах. Сев, он извлек из прикроватной тумбочки бутылку местного obstwasser
[10] и, запинаясь, начал рассказ о Райнере. Признание давалось ему нелегко.
– Райнер?
Ни о каком Райнере Якоб при Дорис прежде не упоминал.
Случилось все это, по словам Якоба, шесть лет назад, почти день в день. Шесть лет назад он познакомился с соотечественником, немецким иммигрантом, недавно приехавшим в город. Человек тот, по имени Райнер, завернувший в Спрингфилд навестить племянника, с которым долгое время не виделся, сказал Якобу, что знает толк в приготовлении народных снадобий по древним немецким народным рецептам. Все это несколько отдавало шарлатанством, однако есть возможность заработать. Райнеру требовались только ингредиенты… и если Якоб с этим поможет, Райнер готов был щедро поделиться с ним барышом.
Ничего сложного, по словам Якоба, в этом не было: наниматель доверил ему ключи от всех своих заведений, включая аптекарское.
– Так ты обокрал нанимателя? – догадалась Дорис.
Теперь-то все стало ясно как день. Вот в чем состоит грех ее мужа… отсюда, наверное, и неожиданное богатство.
– Мы взяли лишь самую малость, – заверил он. – Пару пакетов каких-то порошков да несколько дюжин аптекарских склянок. Их даже никто не хватился.
– Так в чем же тогда твой грех? – удивилась Дорис.
