Так они и застряли посреди неумолимо углубляющегося снега пополам со льдом.
Однако во всех этих снегах, в отдаленности лагеря, угнездившегося среди высоких гор, имелось и нечто хорошее: похоже, мертвым сюда, следом за Элитой, добраться не удалось. Даже мертвым хватило ума не соваться в это проклятое место. Впервые за многие месяцы голова не гудела от обрывков их споров, скверной ругани и бессмысленной болтовни. На смену голосам мертвых явились стоны отца, все еще хворого, лежавшего под грудой одеял у задней стенки шатра, где Тамсен часами хлопотала над ним.
В те дни Элита впервые задумалась, не умрет ли отец. Ясное дело, смерть давно преследовала их по пятам, но так близко еще не подбиралась ни разу. Сейчас она крутилась у самых ног, будто пес-попрошайка, запах смерти пропитал волосы, намертво въелся под ногти. Смерть таилась повсюду вокруг – таилась, ждала.
Подумав об этом, Элита ужасно затосковала по Томасу. Как не хватало ей его улыбки, обращенной к ней, пока никто этого не видит, как не хватало тех поцелуев украдкой, когда им удавалось ненадолго остаться наедине… Теперь их разделяли многие мили снегов, таких глубоких, что в сугроб уйдешь с головой, утонешь в снегу, как камень. Когда им снова удастся увидеться, если удастся вообще?
А еще эти твари, поджидающие в лесу… Кто бы что ни говорил, Элита знала: нападение в котловине ей вовсе не померещилось, загадочные существа явились по их душу, таятся рядом, поджидая удобного случая.
Взрослым не нравилось говорить о них, однако порой, по ночам, разбуженная плачем Тамсен или хрустом снега под сапогами дядюшки за стенкой шатра, Элита вновь убеждалась: враг близко. В такие минуты ей становилось ясно, отчего призрачные голоса не последовали за ней. Им тоже страшно.
Найти сухой хворост становилось все трудней и трудней. Начались разговоры: не пустить ли на дрова фургоны, не попробовать ли свалить дерево? На волов тоже поглядывали все чаще и чаще, так как запасы еды подходили к концу. Трава под снегом имелась, но добывать ее в достаточных для прокорма количествах скотине было не под силу, и вскоре волов ожидала голодная смерть.
– Либо от голода сдохнут, либо этим достанутся, – с горечью сказал дядюшка Джейкоб.
Так называл он тварей из леса, потому что никто не мог точно сказать, что это за существа. Тени. Тени во мраке, и все тут. Как будто самые худшие потаенные страхи обрели плоть, отрастили руки да ноги; как будто демоны, что ни день являвшиеся к Элите в виде призрачных голосов, обернулись кем-то полуживым, чудовищами, пустившимися по следу путников.
Однажды ночью Элита услышала, как тетушка Бетси шепнула мужу:
– Стало быть, здесь мы и умрем?
На это дядя Джейкоб ничего не ответил.
Вскоре после этого и случилась беда. Под вечер, забившись в шатер, прижавшись друг к дружке, все вслушивались в звуки, доносившиеся снаружи – теперь это вошло в обычай. Шестнадцать человек в шатре, обычно служившем укрытием всего-то одной семье – теснота страшная. Согревшиеся в тесноте, тела их воняли потом, и жиром, и прочими выделениями любого живого тела. Воздух сделался спертым. У шатра несли караул, следили за кострами двое возчиков с ружьями.
И вдруг… в шатер явственно поскреблись. Дверь заменяла старая коровья шкура, заслонявшая вход, так что всякий, кто сидел рядом, мерз на жгучем холоде, сочившемся снаружи сквозь щели. Только эта тонкая, потертая шкура и преграждала незваному гостю путь внутрь.
Все подняли взгляды. Тетушка Бетси оборвала песню. Страх принес с собой особый, собственный холод, заморозивший воздух в груди. Отчего же молчат стоящие в карауле?
Возможно, их уже нет в живых.
Элите живо представились растерзанные тела возчиков и обугленные создания с человечьими пальцами, обгладывающие их ребра. И груды кишок, и трепещущие сердца, исходящие паром на белом снегу.
Дядюшка Джейкоб, схватив ружье, щелкнул курком.
– Кто там?
Поднявшись на ноги, он пригнулся, чтоб не задеть макушкой низкий потолок шатра.
Ответа не последовало. Только снег хрустнул под чьей-то ногой – раз, еще раз…
Коровья шкура дрогнула, приподнялась…
Тетушка Бетси завизжала, точно кто-то схватил ее, и Джейкоб спустил курок.
Озаренное вспышкой выстрела, лицо дядюшки показалось чужим, незнакомым, необычайно ужасным. В шатре заклубился едкий пороховой дым. Элиза, младшая сестренка Элиты, взвизгнула, маленькие заплакали.
Снаружи тоже кто-то вскрикнул – пронзительно, высоко, удивительно по-детски. Дядюшка Джейкоб остолбенел. Откинув в сторону коровью шкуру, Тамсен обнаружила за порогом Вирджинию Рид – подругу Элиты, хотя с тех пор, как их семьи расстались, они не виделись – лежащую в снегу, на спине. Рукав ее пальто из вареной шерсти потемнел от крови.
Подвинув тюфяк отца Элиты, чтобы освободить путь, Вирджинию втащили внутрь.
– Если умрет, мне с ее матерью в жизни не объясниться, – сказал Джейкоб, пока Тамсен снимала с Вирджинии пальто.
«Смешно, – подумалось Элите. – Неужто он вправду думает, будто мы еще когда-нибудь встретимся с остальными?»
Лагеря с тем же успехом мог разделять океан. А впрочем, Вирджиния же как-то отыскала дорогу – причем, похоже, без посторонней помощи…
– Кажется, пуля ее, слава богу, только слегка зацепила, – сообщила Тамсен. – Поправится. Лишь бы без заражения обошлось.
Но Джейкоб успокаиваться не спешил.
– Как ее сюда занесло? Одну, посреди ночи…
– Может быть, остальные там, впереди, попали в беду. Дай бог, чтоб эта беда за нею сюда не явилась, – сказала Бетси, встревоженно ломая руки.
Бледный как полотно Джейкоб никак не мог отдышаться. Оставив ружье на полу (если что, не дотянется), он рухнул на табурет и спрятал лицо в ладонях.
Элита подсела к Вирджинии, всем сердцем желая, чтоб та поскорее очнулась. Вирджинию она считала лучшей своей подругой на весь обоз, но познакомившись с Томасом – вот стыд-то какой! – совсем позабыла о ней и времени с ней проводила гораздо меньше, и даже не скучала по Вирджинии, думая только о нем.
Теперь Элите сделалось ясно: если Вирджиния умрет, доля вины в этом ляжет и на нее.
А еще ни Элита, ни остальные так и не узнают, зачем же она приходила.
Глава тридцать пятая
Тропу к заброшенному лагерю искателей золота Эдвин Брайант узнал с первого взгляда.
Сюда, к северо-западу от деревушки Тийели Таба, он ехал на лошади Танау Могопа, и сейчас оставил ее привязанной к дереву в десятке ярдов позади. Ветер, ерошивший ветви окрестных сосен, постанывал, словно живой. По спине Брайанта пробежала дрожь.
Разложив костер и прихватив с собой горящий сук вместо факела, он переступил порог полуразвалившейся хижины. Внутри, как и ожидалось, было темно, будто в пещере. Здесь его ждали находки, сделанные в прошлый раз: жестяная кружка, книжка псалмов, монеты, бутылки. В поисках каких-либо особых примет, указующих на личность хозяев, Брайант внимательно осмотрел все, особенно книжку. Форзац, самое подходящее место для надписей, отсутствовал, как и следующие тридцать-сорок страниц, тоненьких, точно луковая шелуха.
