Архивные документы об Авдотье дают нам представление о жизни простых москвичей в самом начале XIX века — как выглядел дом, двор, фабрика, какие вещи использовались в обиходе.
Перед тем как устроить фабрику, Власьева демонтировала старый дом и возвела на его месте новый — «деревянный, на каменном фундаменте» с двумя пристроенными к главному зданию флигелями, а также каретным сараем, погребом и конюшней во дворе. Площадь дома составляла около 180 квадратных метров. Сама Власьева оценивала стоимость недвижимости после перестройки в крупную сумму — 18 тысяч рублей. Не исключено, что деньги на строительство дал Власьевой ее отец, московский купец Горский, от которого она могла унаследовать и бизнес.
В этом доме находилась ее ситценабивная фабрика. Предприятие работало по заказам московских текстильных фабрикантов, принимая от них неокрашенный ситец, платки и китайку и производя их окраску и набивку. До начала войны Власьева набрала заказов от своих клиентов, которые отдали ей в обработку ситец и миткаль (некрашеную ткань) стоимостью 8241 рубль 90 копеек. Среди заказчиков были московские купцы Павел и Иван Тарачковы (переехали в Москву в 1791 году из Торжка), Николай Кафтанников, Василий Абрамов, Николай Ремезов, Петр Мякишев, Григорий Алексеев. Каждый из них дал ей тканей (в пересчете на современные меры) от 260 до 1600 метров. Кроме работы по заказам, Власьева набивала ситец на 8 тысяч рублей и для собственной последующей перепродажи. Стоимость фабричного оборудования и материалов («разного заведения для фабрики — красок, столов и посуды») фабрикантка оценила в 3850 рублей.
Когда в войну из‐за приближения войск Наполеона стало ясно, что из Москвы надо отправляться на восток (а московские жители в основном укрывались в Ярославской и Владимирской губерниях), как и многие москвичи, Власьева с сыном спрятали все ценное имущество, включая фабричное, закопав его во дворе и в подполе своего дома. Через несколько месяцев, после освобождения Москвы, Власьевы вернулись и обнаружили, что «дом згорел, товар из земли вынут и разграблен».
Когда они узнали, что можно подать заявление на денежную компенсацию, то составили подробные списки, перечислив фабричное имущество и отдельно личное имущество, которое у них было «до нашествия на московскую столицу французских неприятельских войск». Под диктовку матери Алексей Власьев написал от ее имени заявление, а к нему приложил и собственное, которое гласило: «Я имел мастерство, которое производил обще с родительницею своею вдовой, купецкой женой Авдотьею Федоровною Власьевой…»
В списке собственного имущества перечислены вещи, довольно умеренные по цене, показывавшие, что Власьевы жили экономно, хоть и имели фабрику. Скорее всего, их умеренность была связана с тем, что за новый дом приходилось расплачиваться не один год. Из мебели упомянуты: два комода красного дерева (за 50 рублей), шкаф красного дерева (за 40 рублей), два стола красного дерева (оба за 40 рублей), восемнадцать «стульев дубовых с кожаными подушками» (все за 20 рублей), три кровати дубовые (все за 34 рубля), два зеркала в рамах красного дерева (оба за 30 рублей) и др. В числе других предметов названы довольно редкие: «гусли ольхового дерева» (за 25 рублей) и английские «часы карманные нортоновские серебряные» (за 150 рублей). Эти часы были в семье чуть ли не единственным предметом роскоши.
По реестру имущества мы можем узнать об интересных чертах материального мира купеческой семьи. В частности, упомянуты как утраченные: «шесть подушек пуховых, наволоки китайчатые алые», «перина односпальная, наволоки тиковые» (видимо, под периной здесь подразумевается одеяло), женский «капот суконный коричневого цвету», мужской «сертук суконный коричневый», другая одежда и посуда. Наиболее удивительно в этом списке упоминание цвета предметов, например красного цвета наволочек, что свидетельствовало об определенном эстетстве их обладателей.
Прошение с реестром убытков на 20 967 рублей 90 копеек было подано в середине июня 1813 года. Через несколько месяцев погорельцы получили компенсацию — 4 тысячи рублей. Как и у других пострадавших, компенсация составила около 20 % от стоимости имущества.
Власьева смогла восстановить функционирование своей фабрики после военного разрушения. Поменялся профиль предприятия: вместо ситценабивной была устроена бумаготкацкая фабрика, на которой трудились 18 вольнонаемных рабочих на 18 станах и было выработано за год ситцу 15 500 аршин (около 11 тысяч метров). О судьбе фабрики в 1820‐е и 1830‐е годы пока неизвестно.
История Авдотьи Власьевой показывает судьбу человека, который не сдавался в разных сложных жизненных обстоятельствах. Оставшись вдовой с пятью детьми, Авдотья искала способы выживания: построила дом, завела фабрику — одну, потом вторую. Когда всё сгорело в пожаре, то, оказавшись на пепелище, опять не опустила руки — добилась компенсации и возобновила предприятие, хотя и в меньших масштабах.
Авдотья Грибова
Фабрика шалей «из шелку шемаханского»
Рассмотрим пример наследования вдовой после смерти мужа. Самая молодая из вдов, Авдотья Никифоровна Грибова (1800 — после 1850), купчиха 3‐й гильдии, овдовела в возрасте двадцати пяти лет, оставшись с семилетней дочерью и годовалым сыном. Авдотья унаследовала от мужа Григория фабрику по производству шелковых шалей и жилетных материй. При муже в 1814 году на фабрике числилось 60 рабочих, при Авдотье в 1838 году — 18 рабочих, позже, в 1843 году, — 60.
Фабрика была устроена Григорием в 1814 году, когда он был мещанином. Грибовы так и числились в мещанстве, пока не разбогатели и обороты их фабрики не увеличились до размера, который требовал уплаты гильдейского взноса по купечеству и поступления в купеческое сословие. Григорий и Авдотья приобрели хороший дом, фабрика находилась в домовладении Грибовых в Лефортове, на Покровской улице (не путать с Покровкой), ныне Бакунинская улица (на протяжении примерно от метро «Бауманская» до реки Яузы у Электрозаводского моста). Дом был добротный и в 1842 году стоил 10 тысяч рублей серебром.
Вдова Авдотья энергично повела дело. Она почувствовала огромный спрос на шали, вызванный модой. В это время в Россию привозили кашемировые и шелковые шали из Турции, позже из Франции и Англии. Русские фабриканты быстро переняли моду и стали выпускать собственный товар, который был дешевле, поскольку не было трат на доставку, но при этом по качеству не уступал привозному. Наиболее в Москве славились шали фабрики Гучковых, а уже за Гучковыми последовали и другие.
«Журнал мануфактур и торговли» в 1829 году писал:
Шали как предмет роскоши претерпели много гонений; но невзирая на то, употребление их не уменьшилось, а ещё более и более увеличивается. Причина сему, кажется, та, что их нельзя причислить к тем предметам пустой прихоти которые служат только нарядом или убранством, не принося никакой пользы, каковы суть, например, кружева, блонды, дорогие вышивки и прочее. Шали, кроме того, что они придают красоте более грации прелестною драпировкою, служат ещё защитою от суровости климата, сохраняют теплоту и здравие. Дороговизна их чувствительна только на первый раз, но она заменяется чрезвычайною их прочностью.
