Пятнадцатого октября 1885 года Глафире (в сопровождении своего юриста) пришлось лично явиться в общее собрание кредиторов, выставивших ей претензии на гигантскую сумму — 420 739 рублей. Большинство кредиторов являлись поставщиками товара для оптовой торговли Глафиры — либо текстильными фабрикантами (как московские производители ситца Эмиль Циндель и Альберт Гюбнер, долг каждому достигал 24 тысяч рублей), либо крупнейшими оптовыми торговцами текстилем (как шелкоторговцы Владимир Власович Щенков, долг которому составлял свыше 170 225 рублей, и братья Грачевы, которым Глафира Петровна задолжала 61 132 рубля). То есть долги образовались в ходе неуплаты за взятый в кредит товар, предназначаемый к продаже в лавке Кошеверовой.
В собрании кредиторов Глафира Петровна представила письменное прошение, где объясняла, что «торговым делом ее с правом кредитоваться управлял на основании доверенности с 1861 году зять ее Владимир Михайлович Сериков, задолжав на торговле этой значительную сумму денег, и что она, Кошеверова, в настоящее время по причине совершенного упадка торговли удовлетворить кредиторов из принадлежащего ей имущества не в состоянии». Она ходатайствовала о том, чтобы признать и объявить ее несостоятельной должницей, что и было сделано коммерческим судом.
Согласно процедуре, далее последовала опись имущества Кошеверовой. Оказалось, что один из своих домов (состоявший из двух корпусов) она заложила купцу Голофтееву за 70 тысяч рублей, другой же заложила в Московском городском кредитном обществе за 12 тысяч рублей, «все квартиры в этих домах сданы внаймы, и деньги получены вперед».
В период с 15 октября 1885 года по 15 февраля 1886 года шла ревизия дел Кошеверовой, обсуждался вопрос о продаже с торгов московских домов, а также лавок в Москве и Нижнем Новгороде. При осмотре конторы Кошеверовой в Китай-городе обнаружилось, что основные торговые книги отсутствовали, а в имевшихся гроссбухах записи велись неаккуратно. Присяжный поверенный Токкелль сообщил, что в конторе находилась опечатанная печатью Кошеверовой конторка, в которой были конторские книги, которые велись неправильно. При этом самые важные книги — инвентарь, мемориал, кассовая, главная, ресконтро — исчезли, что делало невозможным вывести баланс фирмы или хотя бы понять состояние дел.
Семнадцатого февраля 1886 года Кошеверова подала новое письменное объяснение, где припомнила факты, не отраженные в первой бумаге. Она сообщила, что производила торговлю мануфактурным товаром в течение двадцати четырех лет. Но об упадке своих дел узнала от зятя Серикова только в сентябре 1885 года, после чего была вынуждена заложить дома. Из полученных за заклад денег Сериков попросил у нее 42 тысячи рублей, говоря, что должен срочно платить по векселям, данным ему торговым домом «Михаила Серикова сыновья» (принадлежавшим его родным братьям). Деньги Кошеверова отдала, но потом, восстанавливая в уме события прошедших лет, поняла, что зять выманил деньги, застав ее врасплох. Она утверждала, что «уже несколько лет ни она, ни ее поверенный Владимир Сериков, насколько ей известно, товара у торгового дома Сериковых не покупали, да и обороты ее торговли были далеко не столь обширны, чтобы мог явиться крупный долг». Далее Глафира писала, что от зятя «по торговле отчетов никаких не требовала, доверяя ему всецело как мужу ее родной дочери», при этом жалованья зять не получал. Сама она ежегодно тратила на себя 3–4 тысячи рублей.
Девятнадцатого декабря 1886 года конкурсное управление (согласуя решение с Торговым уставом) постановило, что несостоятельность Кошеверовой произошла «не от умысла и подлога с ее стороны, но от неосторожности и риска в отношении неограниченного доверия к зятю-приказчику», и потому следует признать ее «должницею несчастной», «жертвой обмана со стороны… приказчика-зятя, на неблаговидные действия которого она могла рассчитывать менее, нежели от кого-либо из лиц посторонних».
После продажи имущества Кошеверовой (мануфактурного товара из лавки, двух домов, двух лавок) и учета векселей — на погашение долгов удалось выручить в сумме 54 181 рубль. В результате кредиторы могли получить лишь 12,5 копейки на рубль. Из купчихи 1‐й гильдии Кошеверова превратилась в бедную мещанку, приживалку у родственников.
Дальнейшее расследование касалось уже зятя Серикова. Оказалось, что он доверие Глафиры Кошеверовой обратил на личное обогащение. С 1871 года Сериков, тайком от тещи, закладывал в банках выданные ею разным лицам векселя, а с 1879 года стал учитывать у разных лиц и в банках векселя, якобы выданные от имени Кошеверовой торговому дому «Михаила Серикова сыновья». Эти векселя он в торговых книгах не записывал, братьям Сериковым никаких денег не давал, а на получаемые средства купил имение Бутово близ Москвы и начал там постройку дачного поселка, на что израсходовал до 50 тысяч рублей. Таким образом он вывел деньги из дела тещи, рассчитывая устроить собственный бизнес. Дело Серикова было передано в суд.
Следует добавить, что не все кредиторы Кошеверовой согласились с решением коммерческого суда, некоторые заявили, что «если бы Кошеверова требовала от зятя ежегодных отчетов, то не пришла бы в упадок», и настаивали на более суровом наказании Кошеверовой. Однако они остались в меньшинстве. Главным наказанием для Кошеверовой стала потеря всего имущества, высокого социального статуса, а особенно — позор, настигший ее в конце жизни из‐за собственной доверчивости и нежелания вести дело самостоятельно, осуществляя жесткий контроль. Нельзя сбрасывать со счетов и то, что Кошеверова, доверив дела зятю, стремилась действовать по патриархальной модели делегирования прав контроля единственному мужчине в семье, хотя подобная рокировка была не слишком распространена в среде московского купечества. Трудно понять, было ли это связано с особенностями ее воспитания или с ее личным нежеланием продолжать нести на себе ответственность за семейный бизнес.
Не исключено, что бдительность Кошеверовой была усыплена тем, что ее зять происходил из известной серпуховской купеческой семьи, и она рассчитывала на то, что он будет соблюдать моральные нормы купеческой чести и честности в ведении дел. Зять же оказался чужд этих моральных норм.
Наталья Носова
Расчет и решительность
Мировая история бизнеса показывает, что успеха добиваются люди упорные и с сильным характером. Биографии ряда женщин-предпринимательниц опровергают царящие и до сих пор в общественном сознании стереотипы о малой способности женщин к стратегическому мышлению или о детях как помехе занятиям серьезным делом.
Настоящая история большинства российских фабрик и заводов XIX века пока не написана, потому что требует длительной и скрупулезной работы с источниками. Но уже найденные в архиве документы дают примеры женщин, которые действовали в бизнесе смело и решительно, одновременно сочетая решительность с продуманным расчетом.
Одной из таких личностей была московская купчиха Наталья Носова.
В биографии Носовой есть белые пятна, в частности, не удалось пока установить, кем был ее отец, хотя известно, что его звали Юда (Иуда) и он был старообрядцем. Старообрядцы придерживались строгого соблюдения православных обрядов, чтили богослужебные книги и нередко давали детям библейские имена (отсюда имена Абрама и Давида Саввичей Морозовых из семьи известных текстильщиков). Неизвестно также имя мужа, в архиве почти не сохранилось документов о купцах 1810‐х годов, когда Носова состояла в браке. Наталья Носова упомянута в архивных документах уже в качестве вдовы, поэтому вопрос о первоначальном капитале Носовой остается открытым. Получила наследство от родителей или мужа? Или (что тоже возможно) заработала сама, занимаясь в начале коммерческой карьеры торговлей «мучным товаром»?
