Так мы больше и не видели его. Но не сожалели. Даже рады были, так как старшина Долгов делил привозимый им на санках по утрам «хлеб» не на 87 порций, а на 86.
300 лишних граммов разделяли на 86 человек – приблизительно по 3 лишних грамма каждому. В морозные дни делили на 87, но емцевскую порцию отдавали явно ослабевшим бойцам. Так же поступали со сливочным маслом: вместо положенных в сутки 20 граммов каждому выдавали по 20,23 грамма. И тоже не всегда: в морозные дни ослабевшим счастливчикам выделяли емцевскую порцию. Но вскоре на ДОПе нас «разоблачили», узнали, что на довольствии 1-й батареи не 87, а 86 человек, и мы «лишнюю» порцию создавали за счёт изъятия с каждого в пользу ослабевших от блокады лиц.
Из «Отчёта о боевой деятельности артиллерии 142 КрСД за период с 30.12.41 по 30.01.42 г.»:
«В связи с урезанным продовольственным пайком и перебоями в доставке продуктов, боеспособность личного состава в январе м[еся]це резко упала. В частях имеется большое количество личного состава, освобождённого от работ по состоянию здоровья».
(ЦАМО РФ. Ф. 142 сд. Оп. 1. Д. 25. Л. 76)
«Кто ты, родная?»
Тыл помогал фронту, как и чем мог. Мы, блокадники Ленфронта, изредка получали из тыла посылки. В них были махорка, папиросы, мыло, полотенца, рукавицы или перчатки, шарфы, а то и сухари, конфеты. Посылки получали где-то в АХО, к ним прилагали график очерёдности вручения посылки тому или иному подразделению полка. За посылками была живая очередь. Дошла она и до меня. Было это где-то в январе 1942 года, в разгар блокады.
…Получил посылку и я. Вскрыл, померил перчатки, раздал сухари друзьям, оставив себе кисет с махоркой. На кисете нитками было вышито: «От Ивченко». Фамилия указана, но нет ни имени, ни адреса. «Кто же скрывается за этой фамилией? Он или она? Куда писать, кого благодарить?» – думал я, уроженец далёкого села Сенного Балтского района Одесской области, которое было оккупировано фашистами ещё в начале Великой Отечественной войны и в котором оставалась жена Дуся с дочкой Галочкой, родившейся 4 февраля 1941 года, когда я находился уже в Красной армии.
И вот проснулся я на следующий день и после завтрака, просматривая газету «Красная Звезда», увидел небольшую заметку Бориса Полевого, называвшуюся «Кто ты, родная?». Точно тот же вопрос задавал какой-то другой блокадник из другой воинской части Ленинграда. И почти то же содержимое находилось в полученной им посылке. А может быть, на варежках была вышита одна лишь фамилия, без имени и обратного адреса? Как же обрадовался тогда я, благодаривши Бориса Полевого за заметку в «Красной Звезде»!
От имени всех фронтовиков, хоть раз получивших посылку из тыла, с Большой земли (и в том числе из города, который мы защищали, – Ленинграда), он поблагодарил всех людей, присылавших посылки.
Из «Доклада о боевой готовности и боевой деятельности частей 142 КрСД за 20 дней февраля 1942 г.»:
«Борьба с истощением имеет свои результаты, за последнее время в санитарную роту люди по истощению не поступают».
(ЦАМО РФ. Ф. 142 сд. Оп. 1. Д. 15. Л. 162)
Лось
Из письма дочке Гале (1947 год):
«Милый мой цветик! Тебе шесть годиков!!!
…Все они полны тревог, лишений и опасностей для жизни. В Карельских лесах на северо-западном берегу Ладожского озера, в г. Лахденпохья, узнал я о твоём рождении. Знают мою солдатскую радость далёкие северные края, где зимней ночью видны сказочные лучи северного сияния, а летом – туманные белые ночи. Где среди скал можно встретить оленя иль лося, где всё – как в сказке. …Бывало, часами стою на посту, а мысли – у твоей колыбели. Далёкая Балта, Сенная…»
Добротин и я верхом на лошадях поехали в политотдел 142-й стрелковой дивизии получать кандидатские карточки ВКП(б)
[40]. В лесу встретили лося на нашей тропе. Остановились: лошади боялись идти на него. Он уступил – ушёл к лосихе, что находилась метрах в двадцати в стороне и паслась в лесу.
Командир отделения связи младший сержант Добротин был кандидатом физико-математических наук, доцентом. Об этом узнал командующий 23-й армией генерал Черепанов. По его приказу Добротина перевели в другой артиллерийский полк на должность командира дивизиона.
Как у меня образовалась библиотека
На войне читал я Майн Рида, Стендаля, Пушкина, Ги де Мопассана, Оноре де Бальзака, Льва Толстого, Владимира Маяковского и прочих писателей и поэтов и передавал книги другим желающим читать. Библиотека образовалась у меня случайно. Когда стояли на границе, перед отступлением последовал приказ: пойти в погрансклады, взять всё, что хочешь, лишь бы ничего не оставить врагу, а помещения сжечь. Брали одежду, обувь. Пошёл туда и я. Но… из-за своих больших габаритов – рост 186 см, вес примерно 100 кг (до войны я даже получал два пайка: два килограмма хлеба, две порции в столовой, поэтому был физически здоровым, спортивно развитым) – для меня не оказалось нужных размеров ни того ни другого. Поэтому я набрал два мешка книг, взял струнные инструменты (гитару, мандолину, балалайку), баян, гармошку, бубен и передал всё старшине Долгову. И не расставался с ними в тяжёлые дни отступления, блокады, холода и голода. Вот почему на острове Тоуна (Пуусу) я заканчивал книгу «Всадник без головы». За чтением меньше мучил голод в страшные дни блокады…
Брали книги у меня многие из других батарей нашего 334-го Краснознамённого полка. Ночами в землянке раздавались телефонные звонки: «Освободилось ли „Красное и чёрное“ Стендаля?», «Когда можно получить „Три мушкетёра“ Дюма?», «Прошу Майн Рида „Всадник без головы“». Сколачивался струнно-баянный оркестр из артиллеристов, миномётчиков и пехоты. Выкраивали время на сыгровки. Близилась 24-я годовщина Октября. Готовились, верили, уверяли других. Даже в опасные дни, часы, минуты.
Концерт в честь 24-й годовщины Октября. Наташа
– Ну, как там Наташа?! Пишет? – как-то спросил меня мой однополчанин.
– А как же. Регулярно. Вот, не секрет, последнее.
С Наташей я познакомился давно, ещё в празднование 24-й годовщины Октября. Это было уже после дислокации на старой госгранице, 8 ноября 1941 года. Из артиллеристов и миномётчиков образовали оркестр численностью в двадцать человек. Я играл на мандолине и был ведущим. В программе были патриотические песни (русские, украинские, белорусские, грузинские и другие) и танцы. После концерта, который мы давали для артиллеристов и миномётчиков, позвонили из штаба дивизии и сообщили, что к нам едут шефы из Ленинграда (над 142-й стрелковой дивизией шефствовал завод, изготовлявший снаряды для фронта). И попросили выступить для них.
