Раковицкий, выменивавший у солдат масло в обмен на папиросы, вскоре был пойман с поличным и дискредитирован в глазах всего состава батареи. К его вине добавили ещё одну: он приказал старшине батареи Долгову в течение одной ночи заменить резиновые подошвы своих сапог на кожаные, которые велел снять с сапог рядового бойца Шалая. Тот обул эти сапоги ещё на погранскладе, при отступлении от государственной границы в июле 1941 года, по распоряжению комиссара батареи Кривоконя.
Случай с заменой Раковицким резиновых подошв со своих сапог на кожаные, снятые с сапог рядового бойца Шалая, что называется, переполнил чашу возмущения личного состава батареи поведением своего комиссара. И поэтому командование «отозвало» его в распоряжение политотдела 142-й стрелковой дивизии. Больше Раковицкого мы не встречали. Командование приказало исполнять обязанности комиссара 1-й батареи мне. В батарее на этой должности я служил с осени 1942 года.
В конце 1942 года (в октябре) в связи с уходом из штабной батареи нашего полка комиссара Энкина на его место перевели меня.
Командиром штабной батареи при Энкине и частично уже при мне был старший лейтенант Ковяшов Александр Алексеевич, 1913 года рождения, друживший со старшим техником-лейтенантом Поляничкиным Иваном Аврамовичем, 1913 года рождения.
Ковяшова «наказали» за «амурные дела» (ухаживание за поварихой) и перевели в соседний 30-й артполк, а на его место назначили старшего лейтенанта Евсеева, бывшего у него до этого помощником. Кстати, туда же за ту же, примерно, провинность и строптивый характер отправили и старшего лейтенанта Сирченко Сергея Ильича, моего первого командира взвода 1-й батареи. Командиром взвода связи штабной батареи полка в дни прорыва блокады был старший лейтенант Белянчиков
[51]. Старший сержант Павел Дятлов
[52] возглавлял командование взводом разведки. А заместителем начальника штаба полка по разведке был старший лейтенант Маркиянов, помощником у которого я был, когда в начале 1942 года ходили в разведку боем.
«ВЫПИСКА ИЗ ПРИКАЗА
142 КРАСНОЗНАМЁННОЙ СТРЕЛКОВОЙ ДИВИЗИИ
№ 51
м. Матокса
5 мая 1942 г.
Красноармейская печать воспитывает в бойцах, командирах и политработниках высокий наступательный порыв, боевую стойкость, любовь к родине, ненависть к врагам.
В день большевистской печати – 5 мая – отмечаю активное участие военкоров частей и подразделений дивизии в нашей красноармейской печати, в организации и сплочении личного состава на решительную борьбу с немецко-фашистскими захватчиками.
За активную помощь командованию в выполнении поставленных задач объявляю БЛАГОДАРНОСТЬ:
20. Заместителю политрука 334 артполка БАЛТЯН К.
Командир 142 Краснознам[ённой]
стрелковой дивизии
полковник /ПАРАМЗИН/
Комиссар 142 Краснознам[ённой]
стрелковой дивизии
полк[овой] комиссар /СТАРОСТИН/
НАЧАЛЬНИК ШТАБА 142 КСД
подполковник /ЧЕЛЮСТКИН/
ВЫПИСКА ВЕРНА:
Начальник 4 отделения
интендант 3 ранга /М. БУЛКИН/ (подпись)»
(Из личного архива К.И. Балтяна)
[53]
На синявинских торфяниках. Подготовка к прорыву блокады Ленинграда
Наш полк принимал участие в боях по расширению прорыва блокады. 18 января 1943 года южнее Шлиссельбурга нашими войсками были взяты первые семь рабочих посёлков в районе Синявина. Синявинские торфоразработки в те дни называли «синявинские мясорубки». Утром на площади 14 километров южнее Шлиссельбурга воссоединились Волховский и Ленинградский фронты. Синявинские высотки восточнее «Ключевого города» оставались у фашистов, а южнее семи посёлков виднелся террикон 8-й ГЭС, а чуть дальше – железнодорожный узел Мга. Западнее Синявина оставался Ленинград, а севернее – Ладожское озеро, из которого вытекает река Нева.
Вот на этот «пятачок» в конце января с Карельского фронта
[54], ночью форсировав по льду реку Неву, вместе со всей 142-й стрелковой дивизией и прибыл наш 334-й крап. Морозное утро мы встретили южнее Шлиссельбурга, у подбитого паровоза узкоколейки. Мороз был сильным, трудно было погреться даже горячим завтраком – кашей «блондинка» (пшённой) и чаем. Во время завтрака на рассвете можно было рассмотреть экологическую обстановку: изрытую снарядами и минами и израненную осколками мин, снарядов и пулемётно-автоматных пуль торфяную землю. Ни одного дерева с уцелевшей верхней частью кроны. Штабеля торфа простреливались, горели, дымились, но всё же кое-как прикрывали.
Нам, солдатам бывалым, картина жестоких боёв известна, и мы на её фоне завтракали с аппетитом. Но новичкам полка было тяжело на душе, не у всех оставался былой блокадный аппетит. Например, секретарь-машинистка штаба полка Рита Туманова стояла бледная, её уговаривали кушать командир полка подполковник Новожилов Сергей Иванович и комиссар полка Зверев. На Риту смотрели и другие солдаты женского пола: телефонистки, радистки, пополнившие полк в блокадные месяцы
[55].
На фоне Синявинских высот вдали виднелся подбитый паровоз узкоколейной железной дороги. На вершине высот – немцы, у подножия – наши, в том числе передовые наблюдательные пункты (ПНП) полка, батарей. За штабелями торфа на равнине и на опушке леса и в отдельных кустарниках виднелись стволы артиллерийских орудий, в том числе и нашего 334-го Краснознамённого полка.
Отвоёванные у немцев землянки мы переориентировали в сторону Синявинских высот, где намертво зацепился враг. Спустя уже несколько суток кто-то заметил, что у нашей землянки, в которой разместился разведвзвод штабной батареи, высоко на сосне висел труп немца. Очередью из автомата верёвка была перерезана, и труп упал у входа в землянку. Волосатого блондина отправили в штабель трупов немецких вояк. На торфяниках таких штабелей было много.
