Засургучёванный пятью печатями пакет мне было приказано доставить из штаба артиллерии 69-й армии в дислоцированный на таком «пятачке» особый ИПТАП
[72].
К месту переправы через реку Вислу я должен был пройти через небольшой лес. Когда я вошёл в лес, увидел на просеке автомашину-полуторку и возившегося возле неё шофёра: спустило колесо.
Я свернул в сторону полуторки. Шофёр, видать, обрадовался, разогнул спину, достал из коробки папиросу и обратился ко мне с просьбой:
– Товарлищ лейтенант, разрлешите обрлатиться. Не найдётся ли огонька прикурить?
– Найдётся, – ответил я, но уже узнал по голосу, с кем я встретился.
Передо мной стоял младший брат тракториста Павла Харченко, учившего меня в Уманском сельскохозяйственном институте в предвоенные годы. У Павла был младший брат Миша, так же как и Павел с трудом выговаривавший букву «р»: «рл» звучала она.
– Товарлищ лейтенант!
Когда шофёр от зажжённой мной спички прикурил папиросу и сделал несколько глубоких затяжек дымом, я решил его разыграть.
– Товарищ водитель, – обратился я к шофёру. – Назовите область Украины, в какой вы родились, и я скажу, кто вы, назову ваше имя, фамилию.
– Черкасская, товарищ лейтенант.
– Вы – Михаил Харченко. Ваш старший брат Павел в учхозе Уманского сельхозинститута в 1936–1938 годах учил меня практической езде на тракторах, а ваша старшая сестра Мария училась вместе со мной, – уверенно сказал я.
– Товарлищ лейтенант, всю войну прошёл один, не встретив никого из знакомых или родных. Вы – первый, кто узнал меня. Кто вы, где служите, с кем восстановили связи?
Я рассказал ему, что моя жена Дуся с дочуркой Галей уцелели в моём родном селе Сенном Балтского района Одесской области. Поведал, что готовлю двадцать шесть тракторов для передачи в народное хозяйство юга Украины для подъёма зяби и скоро повезу их на станцию Снигирёвка (под Херсоном).
Но время было ограниченно, мы расстались и больше до конца Великой Отечественной войны не встречались.
…Когда я поступал в аспирантуру АН СССР и в конце 1945 года писал реферат «Почвы Уманского района Черкасской области и пути повышения их плодородия», я встретил Михаила Харченко за рулём легковой автомашины, возившей директора Уманского сельхозинститута. Он меня тоже узнал и отнёсся ко мне как-то по-особому трогательно, дружелюбно, по-братски, с большим уважением.
В последующие годы при моём появлении в Уманском СХИ мы всегда встречались. А один раз он на автомашине доставил меня и моего друга Михаила Коваленко на станцию Христиновка, чтобы посадить в поезд, шедший в сторону станции Шевченко (вблизи которой находился колхоз, председателем которого был М.И. Коваленко). Фронтовая дружба продолжалась, хотя годы и расстояния наложили свой отпечаток на неё.
Встреча в Германии на чердаке дома с семьёй Рудича, 1945 год
На фоне мартовского красно-лилового вечернего заката навстречу мне шли комендант только что взятого нами небольшого городка под Берлином в сопровождении двух женщин – гражданок освобождённого городка. Женщины плакали и на немецком языке что-то важное и страшное сообщали нашему капитану, а тот чертыхался по-русски, сетуя на незнание немецкого языка, и шёл, повинуясь женщинам.
– Was ist loss? Was wahr geschehen? – спросил я их.
– О, ты говоришь по-немецки, – с радостью сказал капитан, – а я ни черта не понимаю, но чувствую, что женщинам надо помочь в чём-то страшном. Помоги, лейтенант, пошли вместе с нами.
По пути я узнал от женщин, что советский солдат увёл их младшую сестру с грудным ребёнком и скрылся в каком-то доме, и им неизвестна судьба сестры и её дитятка. Они просили вызволить их сестру с ребёнком и наказать виновного.
Зашли мы в один, другой, третий дом, нигде никого не встретили и хотели уже освободиться от просительниц и уйти в свои подразделения. Но решили зайти в последний дом. Зашли, осмотрели нижние комнаты, затем поднялись на второй этаж (дома были двухэтажные), осветили фонариками углы чердачного помещения и вдруг услышали русскую речь.
– Товарищ офицер, а вас узнали. Вы – выпускник Уманского сельскохозяйственного института 1939 года. Ваша фамилия Балтян, – сказал бородатый, в гражданской одежде, мужчина, державший на руках двухлетнего ребёнка, а пяти-шестилетний ребёнок боязливо прижимался к женщине в лохмотьях, с распущенными волосами.
– Мы – Рудичи, я под Киевом летом попал в плен, нас используют бауэры как рабов. Мне разрешили вызвать из дому жену, тоже агронома, которую вы также должны знать. Старший сын родился ещё до войны, в период нашей учёбы в институте, а дочка родилась здесь, в неволе.
– Помогите нам вернуться на Родину, – просили они.
Мы опешили от неожиданного поворота дела, отказались от дальнейших поисков младшей сестры двух немок, посоветовали им ждать её появления невредимой, так как Советская армия, освободительница народов Европы от фашизма, гуманно призвана помогать местному населению. Женщины-немки успокоились и ушли, а мы с капитаном-комендантом написали воззвание к бойцам и командирам Советской армии, чтобы они оказывали всяческую помощь пленникам – семье Рудича. И на том разошлись.
А утром мы оказали Рудичам помощь в приобретении пароконной телеги, помогли, кто чем, из вещей, обуви, питания и благословили их на счастливый путь – к границе с СССР. Я сообщил им домашний адрес своей родни и просил сообщить о нашей встрече в Германии…
…Шли годы, десятки лет, а Рудичи нигде не появлялись. Не было их в городе Умани, в Сельхозинституте на периодических встречах выпускников института довоенных лет. Видать, остались где-либо в Польше, так как путь домой лежал через Польшу, разорённую, бедную державу. Конечно же трудно было Рудичам, обладавшим двуконной телегой, нагруженной всяческим добром. Возможно даже, что им угрожала опасность… Факт остаётся только во встрече и уговорах. А живы ли Рудичи, ещё неизвестно. Хочется верить, что живы. И, если их совесть перед своей социалистической Родиной чиста, должны откликнуться на попытку нашего поиска их.
В конце марта я был направлен в командировку в Москву. Начальник Отделения кадров управления Командующего артиллерией нашей 69-й армии Александр Николаевич Машанов убывал в распоряжение Главного управления кадров артиллерии Народного комиссариата обороны для получения нового назначения, и мы его сопровождали.
Выехали из деревни Шмагарей, что на восточном берегу реки Одер, в районе Франкфурта-на-Одере (перед Берлином), далее через Познань и Варшаву. Обратно из Москвы возвращался через Воронежскую область и Харьков, заехал в Сенную повидать свою семью. А оттуда – через Киев и Брест – обратно на фронт. Утро 1 Мая встречал в вагоне поезда на пути в Варшаву и вскоре прибыл в расположение штаба артиллерии 69-й армии. В деревне Люэ возле Меккерна мы отмечали День Победы.
