Советский аграрный проект предусматривал не только слом вековых хозяйственных норм крестьянского миропорядка, но и «перевоспитание» крестьян, формирование новых ментальных установок и ценностей сельского населения. В основном данная задача достигалась именно через механизмы налогового бремени – крестьянин должен был думать не о благополучии своей семьи, а заботиться о благополучии государства, выполняя всевозможные трудовые повинности и продовольственные поставки. Проблема эволюции ментальных установок крестьянства в результате социально-политических трансформаций ХХ века, их отражение в социальной памяти сельских жителей рассмотрены в работах И.Е. Козновой. По ее утверждению, советская модернизация разрушила традиционный крестьянский образ жизни, который остался в исторической памяти как идеал
[123]. Потеря земли, продолжает автор, привела к тому, что мечтой нескольких поколений советских крестьян стало желание вырваться из деревни и избавиться от своего крестьянского прошлого. Несмотря на то что к середине 50-х годов повседневное пространство крестьянской культуры все более определялось советскими новациями, в данный период наблюдалось возрождение многих сельских традиций и обрядов, прежде всего религиозных
[124]. Религиозность колхозниками не осуждалась. Более того, религиозность, способствовавшая объединению населения в годы Великой Отечественной войны, являлась важнейшим фактором роста национального самосознания и свидетельствовала о неутешительных итогах антицерковной кампании предвоенного периода
[125]. Исследователи отмечают факт признания государством существования религиозных организаций и снятия ограничений в осуществлении религиозных практик верующих
[126]. Историки исследуют не только проблему взаимоотношения церкви и государства, но и вопросы взаимодействия легальных и нелегальных церквей, деятельность подпольных церковных организаций, процесс вовлечения в церковную жизнь нелегальных общин верующих и т. д. Для Е.Ю. Зубковой, которая рассматривала религиозность советского человека как составную часть структуры послевоенных настроений, рост религиозной активности масс является проявлением тягот войны и надеждами на преодоление повседневных трудностей
[127]. Постепенное расширение доступа сельского населения к образовательным ресурсам и социокультурным учреждениям позволяет О.М. Вербицкой констатировать факт отхода большей массы сельских жителей от религиозного мировоззрения, за исключением лиц, чья социализация пришлась на довоенный период
[128]. Она отмечает, что уже к началу 60-х годов сельская религиозность представляла собой «затухающее» явление. Спад уровня религиозности в колхозной деревне на рубеже 50-60-х годов ХХ в., по мнению А.Л. Беглова, связан не столько с антирелигиозными государственными кампаниями, сколько с миграционными процессами, которые привели к оттоку значительной части сельского населения, являющегося основой сельских приходов
[129]. Т.М. Димони отмечает стремление крестьян европейского севера России использовать религиозные традиции для противовеса властной модернизационной инициативе, вписывая определенные культурно-нравственные элементы, базирующиеся на православном мировоззрении, в систему официальных ценностей
[130]. А.Ю. Михайловым были выявлены различия в отношении центральных и сельских органов власти к организационным структурам православной церкви в колхозной деревне в конце 1940-х гг., а именно то, что сельские властные институты не проявляли активности в антирелигиозной деятельности
[131]. Многие современные исследователи предлагают оценивать циклы религиозной активности и апатии сельского населения, возрождения и угасания религиозных традиций в срезе антицерковной борьбы государства.
Таким образом, как видим, на современном этапе историки значительно расширили представления о послевоенном развитии СССР, сформулировали новые подходы, оценки и концепции послевоенного развития колхозного строя и советского крестьянства. Состояние современной историографии свидетельствует о качественном переходе от первоначального накопления фактического материала к его концептуализации. В новейших исследованиях на первый план выходит преимущественно освещение социальной проблематики: вопросы демографии, голода, быта, сельской стратификации, роли и места личного подсобного хозяйства и крестьянского двора в производстве сельскохозяйственной продукции, значение крестьянских хозяйств для самих крестьян и др. Вместе с тем в современной российской историографии доминирует представление о потребительском отношении к деревне со стороны власть имущих, обусловленном направленностью государственной политики на первоочередное развитие города и тяжелой индустрии. Историографический анализ показывает, что в современной исторической науке нет комплексных работ, посвященных анализу процесса трансформации пространства повседневной жизни крестьян Среднего Поволжья в послевоенное время. Практически отсутствуют работы, раскрывающие механизмы аграрной политики советского государства в территориальных границах Ульяновской и Куйбышевской областей.
