Какой смысл бороться с Россией? Даже Наполеон не преуспел в этом. Допустим, что мы разобьем Россию – хотя об этом, мне кажется, не стоит даже и говорить, – но ведь такая победа все равно обернется величайшей трагедией для австрийской монархии
[137].
Франц-Фердинанд воплощал военную мощь Австро-Венгерской империи. И чужие, и свои сходились в одном: именно он привел армию империи в XX век и почти единолично создал современный военно-морской флот. Мало кто за пределами ближнего круга Габсбургов знал, что он же возглавлял правительственную партию мира
[138]. Эрцгерцог был решительно против аннексии Боснии и Герцеговины и пророчески писал: «Война с Россией прикончит нас! Неужели император Австрии и царь сшибут друг друга с тронов, чтобы открыть дорогу революции?»
[139]
Гитлер воображал, что за аннексией стоит злая воля и дьявольский замысел Франца-Фердинанда. На самом деле ее подготовили честолюбивый министр иностранных дел империи барон Алоиз фон Эренталь и его бывший протеже, начальник Генерального штаба Конрад фон Гетцендорф
[140]. В ответ на эту меру сердитый эрцгерцог вместе с семьей уехал из Вены в Сен-Мориц и на несколько недель, пока осторожная дипломатическая работа не предотвратила войну, потерял сон и покой. Непосредственной опасности пока не было, но недоверие, страх и ядовитые политические испарения рассеялись по европейским столицам
[141]. Император Германии Вильгельм II чувствовал себя лично обязанным дать объяснения и уверения своему кузену, русскому царю Николаю II, и писал «дражайшему Ники»:
Аннексия Боснии и Герцеговины стала истинной неожиданностью для всех, в особенности же для нас, так как нам сообщили о намерениях Австрии даже позже, чем вам… Конечно… эти маленькие государства – ужасная досада… В малейшей похвале из любого угла они сразу же видят повод задирать нос… Искренне, от всего сердца надеюсь, что, невзирая на многочисленные и серьезные трудности, которые придется преодолеть, мирное решение будет найдено; все, что я могу сделать в этом направлении, безусловно, будет сделано. В этом я даю Вам свое слово! Преданный Вам кузен и друг, Вилли
[142].
Такую напряженную политическую обстановку застал Август Кубичек, 20 ноября 1908 г. вернувшись в Вену со сборов. Гитлер сказал, что встретит его на вокзале, но так и не пришел. Август пешком добрался до их дома № 29 по улице Штумпергассе и обнаружил, что в их комнате уже живет другой человек. Хозяйка фрау Закрейс сказала, что Гитлер съехал, не оставив адреса
[143]. Август нашел себе жилье, возобновил занятия в консерватории и все время искал своего друга. Гитлер никуда не уехал из Вены, но тщательно избегал появляться в тех местах, где они раньше бывали вместе.
Только через несколько лет Август узнал, что с ним сталось. Осмысляя прожитое вместе время, Кубичек потом писал: «Старый имперский город, в котором царила атмосфера фальшивого очарования и иллюзорной романтики, а теперь демонстрирующий явные признаки внутреннего упадка, был той почвой, на которой развивались его общественные и политические взгляды. Все, чем он стал позже, родилось в этой умирающей имперской Вене»
[144]
[145].
4. Лев и овечка
Она была идеальной спутницей столь нервного человека и умела найти к нему подход.
Эрцгерцогиня Зита о жене Франца-Фердинанда
2 декабря 1908 года эрцгерцог Франц-Фердинанд проводил у себя «бриллиантовый юбилей» императора Франца-Иосифа. На блестящем вечернем приеме во дворце Хофбург присутствовали все эрцгерцоги и эрцгерцогини Габсбурги. Не было лишь супруги самого эрцгерцога: в начале ноября она родила мертвого сына и с тех пор не приезжала в Вену. И сам эрцгерцог, и его домашние тяжело переживали эту потерю, но двор Габсбургов не обратил на нее ни малейшего внимания
[146].
В тот же вечер в Венской опере давали концерт под названием «Мечта императора». Франц-Иосиф и появился на концерте, и отбыл с него под восторженные овации. В живых картинах участвовал актер, игравший Рудольфа – основателя династии, который жил в XIII веке и мечтал о грядущем величии Австрии. Представлялись сцены королевской свадьбы 1515 г., когда Богемия и Венгрия пришли под корону Габсбургов, разгром Османской Турции под стенами Вены в 1683 г., выступление Вольфганга Амадея Моцарта в 1762 г. перед императрицей Марией-Терезией и ее детьми, Венский конгресс 1815 г. и другие блестящие триумфы в долгой истории империи
[147].
Женщина, изображавшая «Будущее», предсказала: «Вы увидите, как расцветают цветы из семян, посаженных Вами… любовь соединяет народ и правителя»
[148]. Актеры в костюмах различных национальностей империи Франца-Иосифа провозглашали, что «монархия – гармоничная мозаика народов и культур, которые уверенно идут в будущее, ведомые опытом священного дома Габсбургов». Кульминацией концерта стал стройный хор всех его участников, «исполнивших со сцены государственный гимн страны»
[149].
На взгляд постороннего, это был пик могущества и славы династии Габсбургов, но за крепким фасадом скрывались глубокие трещины. Незадолго до окончания «живых картин» императору осторожно вручили шифровку из Праги. Столкновения чешских и немецких националистов вынудили местные власти ввести там военное положение
[150]. Весь остаток вечера монарх сохранял каменное выражение лица, ни намеком не выдав, о чем он узнал.
На следующий день в передовице газеты Prager Tagblatt можно было прочесть: «Император мечтал о многом, но самая заветная еще с юности его мечта – о мире между его подданными – воплотилась в жизнь последней и была разбита самым жестоким образом»
[151]. Франц-Иосиф мечтал о мирном будущем, даже когда под его троном уже шатались устои его беспокойной империи. Если бы тогда судьба Адольфа Гитлера не неслась по наклонной, он, конечно, ликовал бы, узнав о расколе между императором-Габсбургом и его подданными-чехами. Он больше не жил вместе с Августом Кубичеком, потому что не мог вносить свою долю оплаты. Смелости смотреть другу в лицо недоставало, и он нашел комнату подешевле, но бедность и голод не отступали
[152]. Места, где он жил, становились все беднее и беднее; раздражение, досада, отчаяние гнались за ним по пятам. Гитлеру пришлось продать пальто, шикарную палку с набалдашником из слоновой кости, почти все книги и даже рисовальные принадлежности. И когда уже не было возможности платить даже сущие гроши, он стал бездомным
[153].
